Все оттенки черного. Вадим Панов

увереннее: – Сказки все это.

      Его рука вновь скользнула под желтую блузку девушки.

      – А я эти истории страсть как люблю, – призналась Анна. – С детства слушаю.

      – Ну и зря, – пробормотал Мишка. – О тебе и так уже говорят…

      – Что говорят?

      – Да ничего.

      – Что говорят? – Девушка отстранилась.

      Парень тяжело вздохнул, укоряя себя за излишне длинный язык.

      – Ну, говорят, что ты иногда так посмотришь…

      – Это тетка Прасковья, что ли, сплетничает? – поинтересовалась Анна. – Так это вранье, она сама тогда поскользнулась.

      – И ногу сломала? – хмыкнул Мишка. – А она говорит, что ругалась на тебя до этого.

      Даже в призрачном лунном свете было заметно, что Анна покраснела.

      – Да она просто прикрикнула. Ерунда какая.

      – А тетка Прасковья говорит, что накричала на тебя, а ты на нее зыркнула, и она на ровном месте упала.

      – Не на ровном месте, а на горке это было, – холодно произнесла Анна. – И после дождя.

      – Ну, в общем, я не знаю, – вздохнул Мишка, с тоской отмечая, что девушка не спешит в его объятия. – Ань, да я не слушаю, что эти дуры языками мелют. Ань…

      Несколько минут девушка молча лежала на спине, глядя на кроваво-красный диск ночного прожектора широко открытыми черными глазами, а потом тихо сказала:

      – Видел, как у тетки Прасковьи цепной кобель на волка похож?

      – Видел, – подтвердил Мишка.

      Обрадовавшись смене темы, он подвинулся поближе к подруге, с удовольствием ощущая тепло ее тела.

      – А знаешь, почему цепь такая толстая? Ее еще дед Игнат ковал, кузнец старый.

      – Почему?

      – Потому что кобель этот – оборотень настоящий.

      – Опять ты за свое, – вздохнул Мишка.

      – Правда. – Анна завела руки за голову, отчего тонкая ткань блузки натянулась, четко обозначив грудь. – Когда Прасковья еще в девках ходила, на нее мельник глаз положил, Емельян Григорьевич. Мужик видный, староват, правда, ему тогда, почитай, сорок было, но обходительный, а главное – зажиточный. Но родители Прасковьи против были.

      – А почему против, если зажиточный?

      – Слухи о мельнике плохие ходили, – помолчав, ответила Анна. – Люди говорили, что Емельян Григорьевич на своей мельнице с нечистой силой снюхался.

      – Чертям хвосты крутит.

      – Лексей Софроныч, отец Прасковьи, мельника и спровадил, когда тот свататься пришел. Дескать, дочь свою, Прасковью, за тебя не отдам, нету моего родительского благословения и не будет. Мельник усмехнулся, зыркнул так не по-доброму и ответил, что я, мол, на вашей дочери все равно женюсь. Хотите вы этого или нет, а будет по-моему. И с этого дня начались у семьи Прасковьи беды.

      Исподволь, незаметно Мишка снова начал попадать под власть чарующего голоса Анны.

      – Недели не прошло, наступило полнолуние, погнал Лексей Софроныч лошадку свою в ночное, утром приходит, а она мертвая. Разорвана вся нещадно, и следы вокруг волчьи. Большие