За ценой не постоим. Иван Кошкин

уже и сам понял, что напорол горячку, но пути назад не осталось, и, подхватив карабин, Трифонов побежал к окопу истребителей. Гранат в нишах больше не было, но в углу валялись три или четыре сумки с бутылками, подхватив еще одну вдобавок к той, что висела на боку, политрук высунулся из окопа. Танки преодолели треть расстояния до позиций взвода, теперь он ясно видел пехотинцев в длинных шинелях, что шли цепью за машинами. Разведка – передовой отряд танковой дивизии: танковая рота, рота мотопехоты, четыре бронеавтомобиля и четыре орудия на тягачах. Змея, способная протиснуться в незаметную щель и в то же время ударить страшными зубами, немецкая боевая группа искала тонкие места в советской обороне, готовая, если надо, сбить слабого или нерешительного врага и удерживать позицию до подхода основных сил. Ночная разведка показала, что где-то здесь закрепились русские части. Немцы уже научились не лезть на рожон, но в них пока жила уверенность в своих силах, в том, что они могут разбить любого противника, и командир группы решил атаковать. Русские позиции были хорошо замаскированы, однако с рассветом наблюдатели обнаружили линию окопов по опушке двух рощ – Советы не отличались большой изобретательностью в выборе рубежей обороны. Боеприпасов осталось мало, поэтому по каждому участку орудия израсходовали шесть снарядов на ствол, наполовину опустошив боезапас. Артиллеристы еще обрабатывали второй узел обороны русских, а первый уже атаковал взвод танков при поддержке спешившегося взвода мотопехоты.

      Трифонов, бежавший чуть ли не на четвереньках по ходу сообщения, ничего этого, естественно, не знал. Зато он знал, что совершает огромную глупость, потому что если его здесь убьют, рота останется без политрука. Но где-то в глубине души уже зрело понимание: без таких глупостей грош ему цена, без них он никогда не станет комиссаром и так и будет по-прежнему терзаться над вопросами, которые Гольдберг решает в пять минут… Николай ясно различал звук немецких моторов, странно тихий, словно у грузовика, и, прибавив ходу, буквально нырнул в окоп, наполовину засыпанный сырой землей пополам со снегом. Крепкие руки вытащили его из отвратительной каши и прижали к стене, прямо перед Трифоновым возникло лицо Шумова – на редкость злое лицо. Несколько секунд гигант смотрел, словно не узнавая, и Николаю стало по-настоящему страшно, но тут истребитель танков резко выдохнул и прохрипел:

      – Извиняюсь, товарищ политрук, – и добавил, словно объясняя: – Санька убили.

      Напарник Шумова, засыпанный землей по грудь, сидел у стенки окопа, его лицо было закрыто каской, и прямо в темени этой каски чернела огромная и жуткая дыра, ватник на груди убитого уже потемнел от крови.

      – Тебя как зовут? – спросил вдруг политрук, отчаянно надеясь, что этот простой вопрос приведет великана в чувство.

      – Иван, – ответил Шумов, и лицо его вдруг как-то сразу стало обычным, только напряженным.

      – А меня Николай. – Трифонов встряхнул, вернее, попытался встряхнуть бойца за плечо. – Я теперь за Санька, Ваня.

      И только тут политрук понял, что гигант вне себя не от страха, а от бешенства.