За нами Москва. Иван Кошкин

Лежачих у нас четверо, по-вашему, кто из них переживет этот поход?

      – Состояние Егорова тяжелое, но достаточно стабильное, – ответила Богушева, – с остальными получше. К счастью, заражения нет ни у кого. Думаю… Думаю, мы их донесем.

      – Неизвестно, сколько придется нести. – Лейтенант упорно избегал смотреть женщине в глаза.

      – Так… – Военфельдшер обхватила плечи руками, словно ей внезапно стало холодно. – Вы собираетесь их бросить?

      – В семи километрах отсюда есть деревня, – медленно начал комроты. – Мы могли бы передать их местным жителям…

      – Послушайте, – устало сказала Богушева, – давайте не будем друг друга обманывать. Вы видели, что они делают с ранеными. С теми, кто им не нужен. Я не знаю точно, но, думаю, за укрывание красноармейцев у немцев предусмотрено наказание. Даже если раненых не выдадут сразу… Мы просто поставим под удар кого-то еще. Вы этого хотите?

      – Раненые сковывают нас. – Волков наконец нашел в себе силы встретить взгляд врача. – Мы двигаемся в полтора раза медленнее, чем могли бы.

      – Тогда убейте их сразу. – Глаза у Ирины Геннадьевны были серые, как небо над их головами. – Вы в любом случае обрекаете их на смерть…

      – Хорошо, раз так – начистоту! – Резкий, напряженный голос комиссара оборвал неприятный разговор.

      Волков вздрогнул. Гольдберг почти выкрикнул эти слова, и лейтенант вдруг понял, что последние сутки они все едва ли не шептали. Даже сейчас, в километрах от дороги и от ближайшего жилья, Волкову показалось, что Валентин Иосифович слишком громок.

      Бойцы окружили комиссара полукольцом, и у комроты шевельнулись неприятные подозрения, но, приглядевшись, он успокоился. Красноармейцы просто подошли ближе, чтобы лучше слышать политрука.

      – В чем дело? – громко спросил лейтенант, вступая в круг.

      – Товарищ лейтенант, дайте договорить! – прервал его Гольдберг.

      Валентин Иосифович выглядел непривычно серьезным, и Волков, молча кивнув, встал рядом, всматриваясь в своих красноармейцев.

      – Я ясно слышал, как кто-то из вас сказал: «Уж хуже не будет». Как я понимаю, он имел в виду: не будет хуже под немцем. – Комиссар говорил почти спокойно, и лейтенант поразился его выдержке. – Я не спрашиваю, кто именно это произнес, мне это не интересно.

      Бойцы переглядывались, и на лицах их отражались очень разные чувства. Кто-то был возмущен. Кто-то смотрел равнодушно. Кто-то потупил глаза.

      – Я знаю, далеко не все из вас хорошо относятся к Советской власти. Понимаю. Советская власть добра далеко не ко всем. У нее железная рука, и, к сожалению, она иногда бьет больнее, чем нужно. А бывает, и вообще ударяет по своим.

      «Ого!» – Волков, как и остальные, с изумлением смотрел на Гольдберга. Слова комиссара можно было легко подвести под антисоветскую агитацию, но тот, похоже, нимало этим не заботился.

      – И кое-кто, похоже, подумал так: «Немцы свергнут Советскую власть – тут-то мы и поживем!» О да! Гитлеровцы не дураки. Они знают, на что нужно жать. «Бросайте оружие, убивайте комиссаров и переходите