О писателях-самоучках. Максим Горький

занимает человеческое, очень желается об этом рассказывать, ночей не спишь, но мысли длинные, а привычки выражаться книжными словами нет, так что одно мучение.»

      Другой рабочий, столяр:

      «Ничего нет выше на свете, как обучить человека. «Ребенка обучить – дать миру человека», сказал Гюго.»

      Третий:

      «Пишу о любви, потому что пропаганду любви деятельной, а не на словах, ставлю выше всего. Пишу стихами, понимаю, что тут проза не подходит.»

      Вот образец его поэзии:

      «Пусть я грязен и невежда,

      Жизнь обломала мне бока

      И души моей одежда

      Так тесна и узка.

      Но – о, братья мои, люди.

      Жив я и жива душа,

      Пусть что будет, то и буди —

      Жизнь как утро хороша.

      К вам любовью пламенею,

      Я горю в ней, как в огне,

      Научите – как мне ею

      Поделиться с вами мне…»

      Этот – сгорел: письмо, посланное ему, возвращено с отметкой: «за смертью адресата».

      Извозчик говорит:

      «После славных лет, когда жизнь наша потрясена со всех концов до глубины, требуется теперь нам осмотреть друг друга. Чего нам ждать одному от другого и что делать дальше с пользой для всех. Теперь каждому хочется сказать – а я вот как думаю об этом о жизни, а сказать негде. Мне не требуется денег за мое писание, только пожалуйста напечатайте, подымите дух.»

      Крестьянин пишет:

      «В настоящее время приходится стать ближе к природе и смотреть на будущию жизнь открытыми глазами, где правда.»

      Сапожник:

      «Одиночество и тоска гнетет меня здесь и тянет куда-то и вот по ночам пишу для кого-то, как будто близкого мне, но неизвестно где находящаго.»

      Профессия неизвестна:

      «…Я служил мальчиком в сапожном магазине, хозяин послал меня по своим делам, но дорогой меня застал дождь и я должен был укрыться. Оглянувшись кругом, я увидел недалеко книжный магазин, крыльцо которого было с навесом, я спрятался под навес и стал осматривать выставку. Вдруг я заметил небольшую книжку, немедля я взошел в магазин и купил ее и стал читать. Уж дождь давно перестал, солнце раскинуло свои золотистые лучи, облака поднялись выше, а я еще только что вернулся в магазин. Конечно, я не отделался от подщечин: щедрый доверинный всегда своей широкой ладонью бил с права налево; удары были сильны, но не было больно, только лишь заплакал за то, что мою книжку он скомкал и бросил в мусор. За то с тех пор я стал не спать ночей и все писал, и это писание – не угасимое до сих пор пламя, которое хочет все больше и больше разгореться, но нет тех средств, от чего могло бы ярче разгоратся.»

      Настроение большинства, – как это видно из сказанного выше, – бодрое, дееспособное и часто восторженное.

      Вот что пишет один из авторов, профессия и сословие которых мне неведомы:

      «Чувствую, ростет во мне сила великая», – говорит Илья Муромец старцам, когда выпил здоровую чашу браги; то же самое и я мог бы сказать