Звёздный огонь. Наталья Осояну

самый легкий шторм мог бы обрушить их с той же легкостью, с какой ребенок уничтожает собственные постройки из прутиков и щепок. Казалось, дни города сочтены, но однажды в гавань вошел фрегат, чьи паруса в предрассветном сумраке еле заметно светились. Вскоре на пристань сошел высокий светловолосый человек, огляделся по сторонам, улыбнулся и коротко бросил:

      – А здесь красиво.

      – Лайра обосновался в Кааме? – усмехнулся капитан-император, узнав о случившемся. – Что ж, трухлявому королевству – трухлявую столицу!

      Он забыл – а может, не знал, – что сердце у Каамы из камня.

      Луна вынырнула из-за туч как раз тогда, когда Хаген очутился прямо перед входом в таверну «Веселая медуза», и осветила вывеску – облупленную, с трещиной. Вывеске под стать оказался и сам покосившийся двухэтажный домик: пальцем ткни – обрушится прямо в канал. Отчего-то пересмешник подумал, что в таких местах обычно собираются те, кто не задерживается на одном и том же фрегате надолго. Подобные таверны имелись в любом порту – и в этом смысле Каама, столица Окраины, была совершенно обычным городом.

      Он пришел сюда не по своей воле. Еще засветло, когда «Невеста ветра» пришвартовалась и матросам, чья вахта закончилась, разрешили сойти на берег, пересмешник немедленно этим разрешением воспользовался. Ему казалось, что на берегу можно будет хоть немного отдохнуть от постоянного присутствия фрегата в своей голове, от тени, возникшей в тот момент, когда они с капитаном Кристобалем Крейном пожали друг другу руки. Его не предупреждали об этой тени; впрочем, слова и не могли передать того, что он порою испытывал, теряя себя и растворяясь в нечеловеческом разуме рыбокорабля. Грань между явью и сном сделалась слишком тонкой, и потому, наверное, он с нетерпением ждал прибытия в Кааму, где планировалась долгая стоянка.

      Но его постигло разочарование: «Невеста ветра» никуда не делась, она по-прежнему пребывала рядом-и-внутри, и более того – Хаген осознал, что, даже удаляясь от фрегата, продолжает чувствовать, в какой стороне тот находится; это чувство не ослабевало, когда между ним и пристанью росло расстояние и появлялись каменные стены. Куда проще играть роль моряка, матроса, чем быть им на самом деле. Хаген всей душой пожелал бы возвращения того беззаботного времени, когда «Невеста ветра» не сидела днем и ночью в его голове, но ему мешала одна деталь: теперь-то он хорошо понимал, до чего глупым выглядел этот спектакль в глазах Крейна, всевидящего и вездесущего.

      Пересмешник бродил по каамским улицам, без особого интереса разглядывая город, и на одном из перекрестков, решив свернуть направо, почему-то свернул налево – будто кто-то его подтолкнул, деликатно и настойчиво. Теперь «кто-то» хотел, чтобы он вошел в таверну. Пересмешник ненадолго замер у входа. Из-за неплотно прикрытой двери доносились неразборчивые голоса, смех, нестройный перебор гитарных струн; женский голос громко и отчетливо сказал: «Отстань!» – и сразу же раздался грохот,