В метре друг от друга. Рейчел Липпинкотт

мне по первое число, и решаю уйти сам. Хватит с меня на сегодня лекций. Наслушался.

      – Полегче, Стелла. Не шуми, – говорю я, легкой походкой направляясь к двери. – Это всего лишь жизнь, и она скоро закончится – не успеешь и глазом моргнуть.

      Выхожу за дверь, иду по стеклянному переходу и дальше через крыло С. Длинный маршрут меня не устраивает, и я запрыгиваю в тряский, старый лифт, который обнаружил два дня назад. Он доставляет меня на мой этаж, прямиком к сестринскому посту. За стойкой Джули читает какие-то бумажки.

      – Привет. – Я наклоняюсь над стойкой и беру карандаш.

      Она поднимает голову, бросает на меня быстрый взгляд и возвращается к бумагам у себя в руках:

      – Ты где это был?

      – Бродил по больнице. Дразнил Барб. – Я пожимаю плечами и верчу в пальцах карандаш. – Она такая крутая.

      – Уилл, никакая она не крутая, а просто…

      Я смотрю на нее:

      – Крутая.

      Джули кладет руку на свой необъятный живот.

      – Твердая. Правила – дело важное. Особенно для Барб. В этом она послаблений не дает.

      Дверь в конце коридора снова распахивается, впуская на этот раз Барб и саму девочку-паиньку.

      Барб смотрит на меня со строгим прищуром, и я с невинным видом пожимаю плечами:

      – Что? Просто разговариваю с Джули.

      Медсестра фыркает, и они обе идут дальше по коридору, к палате Стеллы. Стелла поправляет маску, оглядывается, и наши глаза на мгновение встречаются. Я со вздохом смотрю ей вслед.

      – Она меня невзлюбила.

      – Кто? – спрашивает Джули, следуя за моим взглядом.

      Барб и Стелла исчезают в палате, и я снова поворачиваюсь к Джули.

      Она смотрит на меня с тем выражением, которое я видел уже миллион раз с тех пор, как попал сюда. В ее голубых глазах словно застыл вопрос «Ты с ума сошел?». А еще там нечто похожее на заботу.

      Но «ты с ума сошел?» все-таки перевешивает.

      – Даже не думай об этом, Уилл.

      Я смотрю на лежащий перед ней файл, и в глаза бросается имя в левом верхнем углу.

      Стелла Грант.

      – О’кей, – говорю я так, словно речь идет о какой-то ничего не значащей мелочи. – Пока.

      Возвращаюсь в 315-ю. Кашель уже бьет, слизь забивает легкие и горло, грудь болит после прогулки. Знал бы, что пробегу половину марафонской дистанции по всей больнице, захватил бы с собой портативный концентратор кислорода.

      Да кого я обманываю?

      Прежде чем толкнуть дверь, проверяю по часам, прошел ли час. Щелкаю выключателем и замечаю на белоснежных больничных простынях сложенную записку от Хоуп и Джейсона.

      Как романтично с их стороны.

      Ребята ушли, и я стараюсь не расстраиваться. Восемь месяцев назад, когда у меня диагностировали B. cepacia[2], мама забрала меня из школы и перевела на домашнее обучение с уклоном на международный больничный туризм. Как будто продолжительность моей жизни не была уже и так отмерена смехотворно коротком сроком, теперь еще и B. cepacia отхватит от нее изрядный кусок, ухудшив и без того мою дерьмовую легочную функцию.

      И когда устойчивая к антибиотикам

2

B. cepacia (Burkholderia cepacia) – патоген легочных инфекций у больных муковисцидозом, а также патоген ряда овощей. Может вызывать больничную и внебольничную пневмонию, инфекции мочевых путей, менингит, перитонит, ожоговую и послеоперационную раневую инфекцию, сепсис и эндокардит.