Четыре крыла Земли. Александр Казарновский

приходили туда не столько мародерствовать, сколько поглумиться.

      – Арабы, как я слышал, в основном, резвились в синагоге, – отметил Арье. – Гадили в «арон акодеш», потом все подожгли. А что с твоим домом стало – не знаю.

      – И я не знаю, – грустно подытожил Эван. – Не знаю, жива ли еще моя акация, тот саженец, помнишь, с ним еще сплелась мальва с цветами здоровенными и круглыми, как глаза у куклы. Мы еще смеялись, глядя на эту умильную парочку. А сейчас вспоминаю и... – он запнулся, зарывшись лицом в пахучую шерсть Тото.

      – Иногда Тото – сытый и гуленый – без причины начинает скулить. Просто с тоски.

      – Я тоже, – уныло сообщил Эван. – Когда вспоминаю Канфей-Шомрон, тоже скулить начинаю. И тоже – с тоски. Правда, насчет сытости у меня проблема – работу-то я потерял вместе с домом – зато с гулянками все в порядке, – он показал пальцем на помесь балкона и веранды, откуда доносились хоровые трели Вики и Орли. Арье задумчиво произнес:

      – Слушай, Эван, она, конечно, очарование, но... Как вы жить-то будете? Ты религиозный, она нет. Я не то, что не встречал, я и не слышал о подобных шидухах{Сватовство.}.

      Эван помолчал.

      – Нет, с Викой-то все в порядке. Меня она любит, теоретически со мной почти во всем согласна. А насчет практического соблюдения заповедей – как-нибудь разберемся! Но вот ее семья...

      Он взглянул на часы.

      – Скоро идти. В другой раз пооткровенничаю. Пока что расскажи, как у тебя дела.

      Арье понял, что «скоро идти» здесь не причем. Просто есть еще что-то, о чем Эван хотел бы рассказать, но считает – не по-мужски переваливать свои проблемы на чужие плечи.

      – У меня все как обычно. Как все наши поселенцы устраиваются, так и я. Знаешь ведь сам, какие у нас в поселении миллионеры... Каждую встречу концов с концами можно отмечать пушечным салютом.

      – А где ты сейчас преподаешь?

      – Ну как – восемь часов в нашей ешиве-тихонит{Старшие классы школы, с 9 по 12, с изучением как Торы, так и общеобразовательных предметов.}, шесть – в итамарской и четыре в ариэльском колледже, на подготовительном отделении – мехина называется. Крутиться-то надо. Семью кормить, детишек. В Элон-Море половина взрослых – преподаватели, а вторая половина на фабриках. В основном, на Баркане.

      – Ну а как же! В тамошней промзоне и наши канфей-шомронцы работали. Да вот после Погрома их по всей стране раскидало – пришлось поувольняться. Теперь без работы сидят. Но за тебя, вроде бы, порадоваться можно. Ты хотя бы большую часть времени в родном поселении работаешь?

      – Вроде бы да... – неуверенно протянул Арье. Он встал с дивана, прошелся по залитой предвечерним светом комнате от балконной двери до входной мимо книжного шкафа, где из-за ажурных стеклянных дверей глядели англо-, иврито– и русскоязычные надписи на корешках. – Вроде бы да. Видишь ли, поселенческие дети – это весьма специфическая публика. Израильская молодежь вообще избытком дисциплины не страдает, а уж эти юные горцы...

      – Неужели сволочи? – спросил Эван, усердно