Волшебное дуновение. Ольга Зверлина

на пустой трамвайной остановке и, запинаясь, спросил:

      – Давно… давно транвая ждёте?

      О счастье! Он мог – он мог говорить!

      Пьяный вздрогнул и, вскинув голову, тупо уставился на Человека-Свинью. Внезапно глаза его радостно прояснились.

      – Хо! Хрюша пришёл! – икнул пьяный. – Спокойной ночи… алкаши! Ну и нахрюкался же я сегодня!

      Наконец Человек-Свинья решился пойти домой.

      Долго ковырялся он ключом в замочной скважине, но дверь всё не открывалась. Ему пришлось позвонить.

      – Хто та-ам? – спросила за дверью зевающая невестка.

      – Это я как бы, – неуверенно ответил Человек-Свинья.

      – Вот свинья! Всё шляешься по ночам, покою нету, – заворчала невестка, лязгая засовом – и вдруг взвизгнула: она увидела Человека-Свинью.

      Тыча в него пальцем, невестка пронзительно визжала, загораживая дверь.

      На шум прибежали брат Николай и сонный дылда-племянник.

      – Пошёл вон, образина, а то в ментуру сдадим, – мрачно пообещал брат Николай.

      – Николай, братан, это же я! – вскрикнул в отчаянии Человек-Свинья. – Это тётка Антипкина с Лиговки так меня уделала! Я же это! Смотри: вот и куртка моя, и паспорт вот новый, вместе же получали! Я брат же твой!

      Брат Николай схватил Человека-Свинью за шиворот, вздёрнул и прокричал в самое отвислое его ухо:

      – Брат?! Я тебе покажу брата, свиномордия! Нету у меня братьев среди хряков!

      И спустил Человека-Свинью с лестницы, обидно запустив вслед старой, со школы ещё, облезлой лыжей.

      Так Человек-Свинья остался на улице. Искать его никто не стал. Брат с невесткой быстренько поделили его вещи и спрятанную в старой печной отдушине долларовую заначку, а на работе, в рыбной компании, его просто уволили за прогулы.

      Он стал никем.

      Сначала от Человека-Свиньи все шарахались, но потом понемногу стали привыкать – люди ко всему привыкают. Одинокие старушки, подкармливая кошек, вздыхали и совали ему кусок-другой; прохожие называли его «свиным рылом», просили хрюкнуть и потом, ухмыляясь, бросали монетки, а иногда – и помятые сторублёвики. Он спал на лестницах, рылся в помойках и очень тосковал по прежней своей достойной жизни.

      Теперь он мог свинячить, сколько душе угодно. Но ему почему-то не хотелось.

      Понемногу его жизнь наладилась. Он устроился на работу приёмщиком стеклотары, там и прозвище новое получил – Свиной. Почти фамилия.

      Зарабатывал он неплохо, даже женился.

      – С лица воду не пить, – говаривала его жена, крепкая одноглазая Надя. – Главное, чтобы человек был хороший.

      И отбирала у него всю зарплату.

      По ночам, когда жена вмёртвую засыпала, полюбил слоняться Человек-Свинья по таинственному тёмному городу, подкарауливая в пустых переулках припозднившихся прохожих. Возникая внезапно из-за угла перед онемевшим человеком, наслаждался он изумлением и ужасом в чужих глазах, странной своей пугающей исключительностью, короткой мгновенной властью над посторонней