Волшебное дуновение. Ольга Зверлина

мурашками, скулы свело…

      Но пальцы отчаянно стискивали карандаш. И вели, вели его по листу…

      Художник рисовал оборотня.

      На бумаге оживало жуткое одинокое существо, несущее только ужас и смерть, ужас и смерть – неотвратимую гибель всему живому. Так же, как и он, несчастный рисовальщик.

      Но, в отличие от Ротбура, оборотень не владел собой, не мог остановиться.

      Его переполняла жажда убийства – он жил чужой смертью.

      Когда рисунок был закончен, Ротбур отнёс его хозяину гостиницы.

      – Вам больше нечего бояться, – сказал рисовальщик. – Ваш оборотень теперь мёртв.

      Глядя на пугающую картинку, хозяин лишь с сомнением качал головой.

      Но с этого дня оборотень действительно исчез.

      И городок вздохнул свободно…

      * * *

      Так Ротбур нашёл в своём призвании новый смысл.

      Он продолжал скитаться по миру, но теперь рисовальщик больше не бежал от самого себя и своего рокового дара. Теперь он искал зло. Он рисовал зло.

      Чтобы уничтожить его и победить смерть.

      И тогда тёмная дева вновь явилась к нему.

      – Ты обманул меня, ловкий рисовальщик, – усмехнулась она, – но напрасно ты встал на моём пути! Не надейся, я не сниму своего проклятия: тебя никогда не коснётся моя благословенная рука! Ты будешь вечно скитаться по жизни, и эта вечность не отпустит тебя. Я буду забирать твоих друзей, твоих возлюбленных, твоих детей – ты будешь страдать одиноко, страдать всегда – вечно, вечно!

      Всё было так, как она и обещала: мир вокруг Ротбура менялся, словно калейдоскоп – полыхали войны, свергались правители, уходили друзья, умирала любовь – а он всё жил и жил, потеряв счёт годам. Жил, бесконечно рисуя зло, бесконечно борясь с неистощимой на выдумки Смертью.

      Один, всегда один.

      И однажды Ротбур понял, что невыносимо устал, что захлебнулось в океане боли его измученное сердце – ведь он был всего лишь человеком.

      И тогда он нарисовал самого себя.

      Это был его последний рисунок – ведь всё, что рисовал Ротбур, умирало.

      И с окончательным точным штрихом, оставленным на бумаге, жизнь покинула рисовальщика. Только тогда в его комнату вновь вошла тёмная дева.

      – Ты опять сумел обмануть меня, хитрый рисовальщик, – сказала Дева-Смерть, глядя в его застывшее спокойное лицо. – Впрочем, я не в обиде.

      А с портрета на неё смотрел живой Ротбур.

      Он улыбался.

      Человек-Свинья

      питерская городская сказка

      Он чавкал.

      Он ронял макароны с тарелки. И бутерброды – маслом вниз.

      Он крошил на пол хлеб и печенье. И обязательно проливал на скатерть томатный сок. И чай. И даже кофе.

      Он швырял в окно кости и яблочные огрызки. Он кидал обёртки и пустые бутылки прямо на тротуар. И плевал под ноги семечки и ореховую скорлупу. Он просто плевался.

      И всюду, всюду бросал окурки.

      – Вот свинтус! – возмущались люди, глядя ему вслед. – Просто свинтус какой-то!

      Но больше всего он