Его Лесничество. Степан Зозулин

находясь по ту сторону промоины, обернулся арктическим шквалом.

      Ром попытался вылезти на лёд, но оттолкнуться ногами мешали лыжи. Он вроде бы уже ловил баланс и чуть ли не наступал прямо на воду, но в последний момент лыжики накренялись и вместо точки опоры получался гребок назад ко дну.

      А потом появились бешенные глаза Куинджи. Причём, появились не оттуда, откуда обычно появлялись человеческие глаза. А прямо из-за снега, на уровне щиколотки или коленки. Будто Джи превратился в собаку из спасательного отряда.

      Но видом походил скорее на волка.

      С утробным рычанием выбросил вперед руку, которая растянулась на добрых два метра. Перелетая через голову Рома, подмигнула крупной надписью “ЮНОСТЬ” и как влитая встала над промоиной, ставшей уже давно прорубью. В крепости такой конструкции сомневаться не приходилось. Да к тому же сверху склонился Джи в форменной шапке-ушанке их арктической экспедиции. Волоски на меховом отвороте развевались на северном ветру и делали его вид героическим.

      Ром держался на воде из последних сил. С надеждой на руки и подоспевшего брата; проклиная дурацкие лыжики, которые сдали его, которые топили, чуть стоило пошевелить ногой. И ноги висели ватные, ненужные. Поэтому что угодно, только бы не думать о предательских ногах, не загрести онемевшей ступней. Смотреть только на Джи, на его раздувающиеся ноздри, на оголённую шею, за которую бабушка непременно высказала бы всё, что думает.

      Джи почувствовал и поймал его взгляд.

      – Вот и правильно, смотри на меня.

      Его голос подрагивал и выдавал с головой.

      А потом Джи ни с того, ни с сего хохотнул.

      Ром вопросительно посмотрел снизу вверх.

      Смотри на меня, приятель. Вот и правильно.

      И так по кругу.

      Ром вот-вот уйдёт под воду.

      Джи боролся с желанием нагнуться вперёд и попытаться вытянуть брата из лунки.

      Нет, так они оба окажутся в воде и тогда до свидания.

      Вместо этого он приладит поперёк проруби обе лыжи и обопрется на них.

      Вот так, чтобы большая часть тела осталась на крепком льду. Теперь пусть Ром перехватится за его шею.

      Да, сначала левой рукой. Теперь правую; давай же, снимай, не бойся, уже можно убирать. Пусть только не боится; если упрётся, пропадем оба.

      Я с тобой, приятель, смотри на меня.

      Погрузив обе руки по локти в воду, Джи почувствовал, наконец, тепло. Оно быстро распространялось по одежде, пощипывая кожу, а когда добралось до подмышек, разом обернулось холодом. Но это было ничего, гораздо важнее, что он почувствовал вес братова тельца. Ему бы есть побольше с таким тщедушным тельцем. Но как бы он его тогда вытаскивал? И следом мысль поплоше, которую сразу гнать, гнать: и почему я должен его всегда вытаскивать?

      Джи представил лицо матери, выговаривавшей ему за такие вопросы.

      Она положила его спиной на себя и сама улеглась на спину. Стало тепло и сонно. Потом дернулась всем телом, но почему-то прикрикнула на него: не толкайся! Он и не думал