Иван Грозный. Сожженная Москва. Александр Тамоников

пожалел, значит. Много ли заплатил?

      – Да какая разница, Ризван? Главное, они теперь мои, а позже станут свободными. Я хотел бы поговорить с женщиной, а то на площади удалось только несколькими фразами перекинуться.

      – А чего же тогда и мужа ее не выкупил?

      – Зарубили его. У Перекопа.

      – Это частый случай, – кивнул Ризван. – А поговорить? Отчего ж не поговорить? Но определись, что наперво, откушаешь или говорить будешь?

      – Поговорю сначала.

      – Велеть ей прийти в твою комнату?

      – Нет, пойду в пристройку.

      – Хочешь проверить, как я их обустроил? – усмехнулся Ризван.

      – Нет, просто там удобнее.

      – Ступай. Женщина недавно искупала сына, сама помылась. Ирада подогревала воду. Все, что надо, я им дал. Потрапезничали. Слишком уж проголодались, хотя Курбан их накормил.

      – Да, голод – это страшно.

      – Голод и унижения. Но, Михайло, этой женщине ты помог, а кто другим поможет?

      – Ты же знаешь, царь Иван Васильевич повелел выкупать полонян повсюду. И цены установлены привлекательные для рабовладельцев и торговцев.

      – Слышал, за простого крестьянина пятнадцать рублей дают ваших?

      – Да. За городских, посадских – двадцать, за вельмож, стрельцов – более сорока. И то, если стрелец не взят на поле брани. Коли в бою захвачен, за него Москва готова платить сто шестьдесят рублев. А у вас конь хороший на наши деньги пять рублей стоит. Вот Алену с мальчишкой выкупил за четыре рубля.

      Ризван погладил бородку, подсчитывая в уме. Затем проговорил:

      – А, пожалуй, это подействует. Всех, конечно, не выкупить, но многих удастся. В Порте за мужика дают до трех тысяч акче, это получается пятнадцать рублей. Так какой смысл отдавать невольников туркам, когда за те же деньги, а то и дороже, можно обратно перепродать. И не тащить в Кафу, а вести торг у Перекопа. Это ваш царь хорошо придумал.

      – Выкуп существовал и до него, Иван Васильевич только это дело на широкую ногу ставит.

      – Да поможет ему Всевышний в деяниях добрых. Ну, ты ступай к своей Алене, а я скажу Ираде, чтобы мясо подогрела. Я буду в большой комнате.

      – Хоп, Ризван.

      Бордак обошел дом, вышел к пристройке.

      Алена и Петруша сидели на низкой лавочке, обнявшись. Завидев спасителя, похорошевшая Алена, одетая в новое платье, бросилась в ноги Бордака:

      – Пан Мацек! Я так благодарна тебе за сына…

      – Ну что ты, Алена, встань! – оторопел Бордак.

      – Нет. Ты наш избавитель, пан Мацек, я готова служить тебе всю жизнь, лишь бы сынок, покуда подрастет, был со мной. Одни мы остались на этом свете.

      Посланник пришел в себя, поднял женщину:

      – Ты это, Алена, рабские привычки брось. Ни ты, ни твой сын не рабы.

      – Но ты ведь выкупил нас, значит, мы твои рабы.

      – А ну сядь, а мальчик пусть побегает по саду, поест фрукты.

      – А можно?

      – Можно.

      Петруша отбежал, но недалеко, боялся потерять мать из виду.

      Весь путь от дома мурзы до дома Ризвана Михайло размышлял, открыться