Руны судьбы. Дмитрий Скирюк

на Фридриха с недоумением. – Лис? Какой лис? Я не лис. Конечно, если хочешь, можешь звать меня лисом, но я, вообще-то, Шнырь. Иоахим Шнырь. – Он объявил об этом так, будто это имя гремело от Мааса до Рейна, и строго посмотрел на мальчика. – Слыхал, наверное?

      – Нет.

      – Вот и хорошо, что не слыхал. А тебя как звать?

      – Фриц. То есть Фридрих.

      – Хватит с тебя и Фрица, – ехидно ответил тот. – Фридрих, ха! Ещё чего. Ростом ты для Фридриха не вышел. Пойдёшь со мной?

      – Куда? – опешил Фриц.

      – А просто. Никуда. Со мной – и всё. Мне скучно одному. Так что, пойдёшь?

      Фриц подумал.

      С тех пор, как трубочист помог ему выбраться из города, прошло четыре дня. Дорога начиналась сразу от пустыря, где Гюнтер вытряхал мешки, и Фриц отправился в путь немедля. Правда, куда идти, было непонятно, но Фриц надеялся на удачу и чутьё. Теперь, четыре дня спустя, он несколько пересмотрел своё решение. Фриц ночевал в лесу, не разводя костра, вчера доел последний кусок хлеба и уже всерьёз подумывал вернуться в Гаммельн. Внезапный попутчик появился весьма вовремя. Взять с Фрица было нечего, кроме старого одеяла и стилета, но Вервольфа он отдавать не собирался, не собирался даже говорить о нём. Обшаривать его парнишка не спешил, поверив на слово, а идти вдвоём, с какой стороны ни взгляни, и веселее, и безопаснее. Остальное было не важно.

      Пока не важно.

      Фриц подумал, подумал ещё и решился.

      – Пойду, – сказал он.

      С погодой им везло – тепло и солнышко держались целый день, и только вечером нагнало туч. Вдвоём и вправду оказалось веселей. Иоахим говорил без умолку, рассказывал истории, какие-то смешные и не очень случаи, и вообще оказался изрядным болтуном. Он говорил о воле, пьянках, кабаках, своих приятелях сомнительного свойства и гулящих девках, которых он, по собственным словам, «имел без всякого числа». Единственное, что Фридриха по-настоящему смущало – каждый второй рассказ Шныря оканчивался тем, что он кого-нибудь «обчистил» и кому-то «дал по морде». Шнырь был показушно весел, нагл и даже на взгляд неискушённого Фридриха отчаянно «вертел колесо».

      Сказать иначе – врал.

      – Шнырь, – не выдержав, спросил его Фриц, – а Шнырь. А ты вообще кто?

      – Я-то? А никто, – отвечал тот бесшабашно. – Хожу, брожу, на свет гляжу, на что набредаю – себе забираю, что плохо лежит – меня сторожит. Держись, брат, меня, со мной не пропадёшь.

      Иоахим был вором. Обыкновенным бродячим вором со своей доморощенной философией, что если кому-то в этом мире плохо, почему другим должно быть хорошо? А значит, нечего горбатиться на дядю! Стукнуть богатея камнем по башке, отнять кошель – вот это жизнь!

      – Украсть вещь – всё одно что найти, – втолковывал он Фрицу. – Просто эту вещь ещё не потеряли. Я праильно говорю? Праильно, да? Вот то-то.

      Он был неприятен Фридриху. Однако вскоре он оценил его как странника – Шнырь был привычен к долгому пути. Он смыслил, как обустроить ночлег, умел сыскать пастушеский шалаш или что-нибудь подобное, знал, как найти и приготовить нехитрую лесную снедь.