Полное собрание сочинений в одном томе. Илья Ильф

был велик. В публике злобно смеялись. Остап все-таки не вставал. Таких ударов он не испытывал давно.

      – Па-апра-ашу вас!

      Аукционист пел голосом, не допускающим возражений.

      Смех в зале усилился.

      И они ушли. Мало кто уходил из аукционного зала с таким горьким чувством. Первым шел Воробьянинов. Согнув прямые костистые плечи, в укоротившемся пиджачке и глупых баронских сапогах, он шел, как журавль, чувствуя за собой теплый, дружественный взгляд великого комбинатора.

      Концессионеры остановились в комнате, соседней с аукционным залом. Теперь они могли смотреть на торжище только через стеклянную дверь. Путь туда был уже прегражден. Остап дружественно молчал.

      – Возмутительные порядки, – трусливо забормотал Ипполит Матвеевич, – форменное безобразие! В милицию на них нужно жаловаться.

      Остап молчал.

      – Нет, действительно, это ч-черт знает что такое! – продолжал горячиться Воробьянинов. – Дерут с трудящихся втридорога. Ей-богу!.. За какие-то подержанные десять стульев двести тридцать рублей. С ума сойти…

      – Да, – деревянно сказал Остап.

      – Правда? – переспросил Воробьянинов. – С ума сойти можно!

      – Можно.

      Остап подошел к Воробьянинову вплотную и, оглянувшись по сторонам, дал предводителю короткий, сильный и незаметный для постороннего глаза удар в бок.

      – Вот тебе милиция! Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся всех стран! Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе беc в ребро!

      Ипполит Матвеевич за все время экзекуции не издал ни звука.

      Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с отцом, только отец слишком оживленно трясет головой.

      – Ну, теперь пошел вон!

      Остап повернулся спиной к директору предприятия и стал смотреть в аукционный зал. Через минуту он оглянулся.

      Ипполит Матвеевич все еще стоял позади, сложив руки по швам.

      – Ах, вы еще здесь, душа общества? Пошел! Ну?

      – Това-арищ Бендер, – взмолился Воробьянинов. – Товарищ Бендер!

      – Иди! Иди! И к Иванопуло не приходи! Выгоню!

      – Това-арищ Бендер!

      Остап больше не оборачивался. В зале произошло нечто, так сильно заинтересовавшее Бендера, что он приоткрыл дверь и стал прислушиваться.

      – Все пропало! – пробормотал он.

      – Что пропало? – угодливо спросил Воробьянинов.

      – Стулья отдельно продают, вот что. Может быть, желаете приобрести? Пожалуйста. Я ваc не держу. Только сомневаюсь, чтобы ваc пустили. Да и денег у вас, кажется, не густо.

      В это время в аукционном зале происходило следующее: аукционист, почувствовавший, что выколотить из публики двести рублей сразу не удастся (слишком крупная сумма для мелюзги, оставшейся в зале), решил получить эти двести рублей по кускам. Стулья снова поступили в торг, но уже по частям.

      – Четыре стула из дворца. Ореховые. Мягкие. Работы Гамбса. Тридцать рублей. Кто больше?

      К Остапу быстро вернулись вся его решительность и хладнокровие.

      – Ну,