Меняла. Андрей Снегов

Я прикоснулся к тёмной, как будто лакированной поверхности и, ощутив, как вздрогнуло животное, резко отдернул руку.

      – Смотри, – я указал Панину в глубину живой колышущейся массы. – Там находится жемчужина Окенит. Из-за неё их всех и уничтожили.

      – Да видел я эти жемчужины! – Панин скривился и почесал затылок. – Чего ради люди отдают за них целые состояния? Красивы они, спору нет, меняют цвет постоянно, в тысячи раз твёрже алмаза. Но отдавать за них миллионы кредиток? Нет уж, увольте!

      – Не романтик ты, Панин! – я горько усмехнулся и открыл контейнер. – Поднимай аккуратно и старайся не повредить, нам его живым довезти надо, а то наш ненормальный Таками денежки не выплатит. Скажет, что за нарушение контракта.

      Мы осторожно положили шипящее и трепещущее создание в био-контейнер и защёлкнули герметизирующие замки. К планетолёту шагали молча. Я шёл, тщательно глядя себе под ноги и стараясь не наступить в одну из чёрных дыр, которые изрешетили всю почву. Они были небольшие, в тридцать сантиметров диаметром, и представляли собой выходы на поверхность многочисленных нор шишигов – единственных наземных, или, точнее, подземных жителей этого мира. Шишиги были существами безобидными, эдакие прозрачные шарики–мусорщики на дне воздушного океана планеты Souffle. Когда-то я читал интересную теорию о том, что шишиги – это личинки звездолётов. Чушь, конечно, как и девяносто девять процентов всего написанного о планете. Вообще, Souffle лежит слишком далеко от торговых путей и новых колоний, сюда летают лишь учёные да браконьеры, но, несмотря на разные цели, их всегда объединяет одно: и первые и вторые увозят на память маленькие жемчужины Окенит, добытые из тел ирисов. Я и сам – браконьер, и за свою жизнь убил тысячи радужных созданий, а сегодня, выполняя заказ безумного профессора-толстосума, поймал последнее из них.

      – Сергей, – Панин нарушил молчание лишь в кабине планетолета, – ты миллион на что потратишь?

      – Не знаю, – я включил автопилот и, расслабившись, откинулся на спинку кресла, – потом буду думать…

      За окнами обзорных экранов в туманной дымке воздушного планктона тонула бескрайняя равнина, заросшая редкими кустиками фиолетового мха. Сверху она напоминала огромный аквариум, в котором снуёт разная живность, подчиняющаяся только ей ведомым законам движения.

      – Странно, – сказал Панин, выйдя из сети, – ещё десять лет назад Окенит стоил тысячи, затем его цена выросла до сотен тысяч, а сейчас достигла миллиона. Что будет, когда люди узнают о полном уничтожении звездолётов на Souffle?

      – Окенит подорожает ещё на порядок…

      – Может придержим нашего? – предложил Панин. – Продадим позже в несколько раз дороже…

      – В этой вселенной нет ничего дороже собственной жизни, друг мой, и я не хочу ее лишиться, нарушив контракт с Таками…

      – Расскажи, как ты стал браконьером? – тихо спросил Панин.

      Я поморщился. Мой напарник нарушил табу, затронул закрытую для меня тему, задал вопрос, на который я