Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга вторая. Иван Макарович Яцук

грозятся неисчислимыми карами, выдуманными, дабы запугать честной народ. Сие есть основа всех бунтов и потрясений последнего времени. Васька Голицын и Федька пригрели возле себя попа-растригу Сильвестрку Медведева, который продолжает черное дело протопопа Аввакума, осужденного нашей святой церковью на сожжение за грехи его великие. Не давай, государь, крепнуть раскольникам, иначе будем слабеть мы – оберегатели твоего трону.

      – Что ж ты, отче, – сказал Голицын с иронией, – не заступаешься за грешных, как велел Христос, а настаиваешь на казнях? Аль свою жизнь прожил, а другие не жалко?

      – Я не жил для себя, я прожил жизнь схимника,– гневно ответствовал Иоаким, стукнув посохом.– Я не желал для себя никаких льгот и даров. Токмо о церкви нашей мои моления последние, да о государстве русском, да о благе народном, что заключается в незыблеиости веры, в спокойствии и в труде в поте лица своего. Вот о чем я пекусь «Смертию смерть поправ» – вот что говорят отцы церкви нашей православной. Предать смерти нескольких, дабы спасти тысячи – вот о чем я говорю.

      – Ладно, отче, – примирительно сказал Петр, – поймаем Сильвестрку, подумаем. Правильно ты говоришь – казнить нескольких, дабы спасти тысячи. Хорошо говорено, надобно запомнить.

      – Государь, бояре требуют учинить над Федькой вторую пытку,– не унимался Нарышкин, прочитав от буквы до буквы все листки Шакловитого.– Пусть выдаст всех своих злоумышленников.

      – Спроси их, дядя, может они и меня записывают в други Федьки Шакловитого? – Петр выждал время и продолжал:– я усердно прочитал сознание Федьки и нахожу его правдивым и толковым. Делать вторую пытку – токмо гневить народ да придавать чести Федьке: мол, крепится, ничего не говорит. Допрашивать его – сие означает, что о заговоре мы так ничего и не узнали. Вы того хотите? – Чувствовалось, что Петруша говорит с чужих уст. Видно, Борис Алексеевич успел ему нашептать нужные мысли.

      – Мы так глубокомысленно не думали, – под тяжелым взглядом царя сказал Нарышкин.

      – Скажи боярам, что не гоже им мешаться в сие дело. Их никто сюда не приглашал, и двери отсюда всегда открыты для всех, кому здесь не нравится.

      Лев Кириллович выслушал царя, уныло понурив голову, понимая, что бояре теперь будут к нему относиться с меньшим почетом. Зато Петруша закончил совет с легким сердцем.

      – Не пора ли нам отдать дань Бахусу? – спросил он князя, похлопав того по плечу и давая понять, что деловая часть закончилась, и царь на него не сердится.

      – Зело не помешало бы,– с удовольствием ответил Голицын, радуясь в душе, что все так хорошо для него прошло. И Петруша явно повеселел. Государственные обязанности все еще были для него тяжелой обузой. В семнадцать лет разве могут быть причины для долгого уныния? А здесь только и знай стоять церковные службы с постным лицом, да читать молитвы, да ходить крестным ходом с тяжелыми иконами.

      Глава сорок девятая. Переворот удался.

      Вместе с Гордоном в монастырь пришел и Лефорт. Как-то встретив