Право учить. Повторение пройденного. Вероника Иванова

– нетерпеливо понукает Мантия, но я не могу двигаться по логической цепочке дальше. Потому что уже побывал у ее окончания, и там мое сердце кольнуло чувство вины.

      Старик оставил без отеческой ласки своих малолетних детей, чтобы заниматься чужим, никому не нужным отпрыском. Не всякому под силу такая жертва. А он смог. Наверняка ни на миг не переставал думать о малышах и тревожиться за них, но не давал мне почувствовать неладное. Щедрый дар, принося который, шадд’а-раф не мог рассчитывать на будущие выгоды. Хотя бы потому, что путь, предписанный мне к прохождению, мог оборваться раньше срока. И чем я отплатил за бескорыстие и благородство тому, кто всеми силами старался позволить ребенку побыть ребенком? Ох…

      Стыдно? Еще как. Самое нелепое – даже прощения попросить не могу. Не за что. Выше по течению времени я не знал того, что знаю сейчас, но поступал так, как считал правильным. Разумеется, иногда «правильность» подменялась детской обидой или яростью, а мой разум не умел отличать одно от другого. И сейчас-то не слишком научился… Знаю, что ответить старику. И отвечу. Но удовлетворит ли его мой ответ?..

      Шурх, шурх. Мягкие войлочные тапочки шуршат по натертому паркету. Плюх! Ладошки упираются в стол, чтобы остановить скольжение. Ребенок, он и есть ребенок.

      Смотрю в счастливые глаза, переливающиеся золотистыми искорками.

      – Хорошо спала, маленькая?

      Довольная улыбка служит мне ответом.

      – Позавтракала?

      Взгляд становится слегка растерянным, потом озаряется внезапной догадкой, и с возгласом: «Я сейчас!» Ирм уносится прочь из библиотеки, чтобы несколько минут спустя вернуться, обеими руками удерживая не столько тяжелый, сколько неудобный груз и с забавной сосредоточенной миной на личике стараясь сохранить равновесие.

      На полированную столешницу опустился поднос со снедью.

      – Вот!

      Блинчики? Омлет? Горячие булочки? Я столько не съем. То есть съем, но рискую при этом маяться животом до самого обеда.

      – Вообще-то в этой комнате не принимают пищу. – Виновато почесываю шею, а мьюр, выглядывающий из-за книжного шкафа, прямо-таки испепеляет меня взглядом.

      – Лайн’А сказала: можно! – Девушка отчаянно закивала головой.

      – Ну если Лайн’А сказала… – Как она забавно произносит имя волчицы: «Лаайна’Аа»… Впрочем, ругать за крошки будут меня, а не ее.

      – А если do[14] постарается быть аккуратным? – Голос, раздавшийся за моей спиной, счастлив и тревожен одновременно: такое состояние души свойственно женщинам, носящим в своем чреве будущую жизнь, а Лэни входит в их число. Месяца два уже, если не больше.

      – Насорю обязательно, ты же меня знаешь.

      – Знаю. Иди, погуляй, малышка, я скоро приду.

      Ирм – понятливый ребенок и не заставляет два раза намекать на то, что взрослые хотят посекретничать. Уходит. Нет, убегает, весело шурша тапочками. А Лэни начинает расставлять передо мной принесенный завтрак.

      Есть что-то странно уютное в женских руках, занятых

14

Господин.