Кресло для курения. Максим Павлович Вилькс

её вслух.

      – Как зачем?! Мы брели сюда хрен знает сколько, мои кеды – не знаю, как твои, – промокли, потом вскрывали этот чертов контейнер, после чего надышались пылью и вдобавок пыжились над этим ящиком, – она постучала кулаком по ящику. Ага, будто она это делала. – И все ради того, чтобы обнаружить инвалидное кресло? Ну, я просто не знаю, думаю, раз это наш трофей, то каждый из нас обязан на нем посидеть, так что поднимай свою задницу и дай мне насладиться триумфом.

      – А ты права, в этом есть смысл, но подожди, – пытаясь вспомнить, что она вообще сделала, произнес я. – Давай я его вынесу.

      Вытащив наше сокровище в центр контейнера, я пригласил её на кресло.

      – Ну что ж, теперь все готово, вы, мистер, можете соорудить себе из тех досок стул, и мы сможем начать наше рассуждение, – повелительным тоном сказала Аня, катаясь из стороны в сторону.

      – Спасибо, что разрешили, я уж думал поискать огромный лист и размахивать им, чтобы вашему величеству было удобнее.

      – Не нужно, тогда ты только больше пыли поднимешь, и мне придется уйти.

      – Как вам будет угодно, – высунув язык и понимая, что в кромешной тьме его наверняка не видно, я начал строить себе табуретку.

      Да тут было пыльно и темно, но это придавало свою романтику, пикантность этому месту. Фонари на телефонах светили нам, вылавливая и придавая теням магический и таинственный вид. Через некоторое время мой табурет был готов, и, присев на жесткую поверхность, я начал скучать по мягкости кресла. Неловкая пауза затянулась, казалось, на бесконечное количество времени, и, решив её прервать ненавязчивой фразой, я прочистил горло.

      – Хорошая сегодня погода, ветрено, – как будто специально в этот момент ветер выключили, и он издавал лишь затихающие звуки, напоминающие о былой мощи.

      Словно отогнав от себя сон, Аня перестала смотреть в кромешную тьму за моей спиной, от которой мне было слегка не по себе. Тьма всегда пугает человека, пока не начинаешь понимать, что это самообман и во тьме нет ничего страшного, разве что человек, что смотрит в неё.

      – О, прости, я задумалась. Ветер вроде уже стих.

      – О чем задумалась? – разговор велся ни о чем. Будто после всего, что произошло за сегодня, мы исчерпали все темы.

      – Вот, смотри, за твоей спиной темно, а что мы видим после смерти? Ничего, ведь, по сути, мы уже мертвы. Зато до смерти у нас перед глазами куча образов и картин. Даже когда ты засыпаешь, тебе снятся сны. И в этих снах ты тоже видишь ситуации и слышишь голоса.

      – Ну да, это нормально. Мы видим, создаем, придумываем. Может, и после смерти мы будем этим заниматься, – сказал я, пытаясь устроиться поудобнее на табурете.

      – Прости, в последнее время я очень часто задумываюсь о смерти, о грустном, наверное, период такой после смерти дедушки, – в свете фонарика я поймал её печальное выражение лица, и мне стало опять неуютно. Я дал себе слово, что буду стараться делать людей более счастливыми, чтобы это чувство вновь не возникало.

      – Ну