Флаг миноносца. Юлий Анненков

это хозяйка! – заметил Писарчук. – Повезло нам, хлопцы.

      Лавриненко тут же сказал какую-то гадость. Те, кто стоял рядом, рассмеялись, а Белкин хоть и не расслышал, но погрозил «преподобному» кулаком.

      К вечерней поверке девушка не явилась.

      – Начинается! – сказал себе Сомин. Он улегся, как обычно, на ящиках со снарядами, подстелив плащ-палатку и накрывшись шинелью. Ребята расположились кто на машине, кто в шалаше. В избах зенитчики не ночевали. Им полагалось быть у орудия.

      «Куда же она девалась?» – Сомин ворочался с боку на бок на своих ящиках. Под деревьями отдавались шаги часового. Издали доносились приглушенный смех и еле слышные аккорды гитары. «Вероятно, Косотруб, – подумал Сомин, – а где же все-таки девушка?»

      За один день Людмила стала своей и привычной. «Это – не ППЖ, – думал Сомин, – настоящая девушка-боец. О таких в газетах пишут».

      Над его головой переливались ясные южные звезды. Ветер прошелестел в вершинах деревьев и затих. Сомин закрыл глаза. Как всегда, после яркого солнечного дня глаза, утомленные биноклем, продолжали видеть то, что стремились видеть днем. Под веками медленно плыли блестящие крестики – не то перекрестия бинокля, не то самолеты. Оранжевые круги выплывали из темноты, потом они голубели, окрашивались по краям лиловой каемкой и исчезали.

      «Вот если бы сейчас Людмила подошла и наклонилась!» Он представил себе, что слышит ее дыхание, и тут же обругал себя: «Глупости, черт знает что! Буду думать о Маринке. Какая она красивая, моя родная! И глаза голубые, добрые, не то что у этого солдафона в бриджах. Маринка, моя хорошая, ты не отвечаешь на письма, не хочешь больше знать меня. Так мне и надо, дураку. Напился, как сапожник! А может быть, ее уже давно нет там, на даче?»

      Он пытался представить себе Марину такой, какой она была, когда они поливали цветы, но этот милый образ расплывался, ускользал от внутреннего зрения, и перед глазами снова появлялась Людмила – высокая, статная, с сильными гибкими руками. Глаза у нее блестящие, наглые, смотрят в упор. «Как фары», – говорит Ваня Гришин. «У него, понятно, шоферские сравнения. – Сомин улыбнулся. – А какие действительно у нее глаза? Как звезды? А ресницы – лучи? Нет – как ночные озера!» Это сравнение ему понравилось, но тут же он снова поймал себя на том, что продолжает думать о Людмиле.

      Сомин встал, затянул ремень и пошел вдоль старых каштанов, выстроившихся на окраине станицы. За деревьями начиналась пшеница. Он обогнул угол поля и увидел у крайней избы парочку. Звуки гитары доносились оттуда. Сомин невольно пригнулся, прижимаясь к стволу дерева. Его окликнул знакомый голос:

      – Маскируешься, салага! Я тебя давно вижу!

      – Чертов разведчик! – Сомин вышел из-за дерева.

      – Чего прячешься? Иди к нам, – сказал Валерка Косотруб.

      – Так я из деликатности… Не хотел мешать.

      Сомин уселся на скамеечку. Рядом с Валеркой сидела плотная круглолицая дивчина с косичками вокруг головы.

      – Это Галочка – моя невеста, – небрежно пояснил разведчик