Боярщина. Алексей Писемский

огромную рюмку водки, сел и, сам наливши себе полную тарелку горячего, начал есть почти с обжорством, как обыкновенно едят желчные люди. Анна Павловна сидела за столом больше для виду, потому что ничего не ела. Между тем выражение лица Мановского в той мере, как он наедался, запивая каждое блюдо неподслащенной наливкой, делалось как будто бы добрее. Вставши из-за стола, он выкурил залпом три трубки крепкого турецкого табаку и лег в гостиной на диван. Анна Павловна прошла в спальню.

      Мановский, кажется, думал заснуть, но не мог.

      – Анна Павловна! Подите сюда! – крикнул он.

      Анна Павловна не отвечала. Михайло Егорыч снова позвал ее, но она не шла и даже не откликалась, а потом, потихоньку вставши, хотела уйти из спальни, но Михайло Егорыч увидел ее в зеркале.

      – Куда же вы? Говорят вам, подите сюда! – произнес он.

      Анна Павловна остановилась в раздумье.

      – Подите сюда, – повторил Мановский.

      Анна Павловна вошла и села в некотором отдалении на кресло.

      – Сядьте сюда поближе, – сказал Мановский.

      Анна Павловна не трогалась. Михайло Егорыч достал ее рукою и посадил к себе на диван. Он, видимо, хотел приласкаться к жене. У Анны Павловны между тем лицо горело, на глазах опять навернулись слезы.

      – Оставьте меня, – проговорила она, отодвигаясь на другой конец дивана.

      Михайло Егорыч молча придвинул ее к себе.

      – Ну, помиримтесь, поцелуйте меня, – проговорил он несколько ласковым голосом.

      Анна Павловна поцеловала его. Слезы ручьями текли по ее щекам.

      – О чем вы плачете? Что за глупости! – проговорил Мановский и, наклонив голову жены, хотел ее еще поцеловать. Анна Павловна не в состоянии была долее владеть собой: почти силой вырвалась она из рук мужа и, проговорив: «Оставьте меня!» – ушла. Мановский посмотрел ей вслед озлобленным взглядом и по крайней мере около часу просидел на диване нахмуренный и молчаливый, а потом велел себе заложить беговые дрожки и уехал. Одевавший и провожавший его молодой лакей вернулся в прихожую в каком-то раздумье; постояв, он развел что-то руками и лег на залавок.

      – Костя! Куда барин уехал? – спросила горничная девушка Анны Павловны, Матрена, заглянувши в лакейскую.

      – В Спиридоново, чай, – отвечал тот.

      – К Марфе?

      – Ну да.

      – Ой, господи, согрешили грешные, – проговорила горничная в раздумье.

      – Да тебе чего тут жаль? – проговорил лакей.

      – Барыню больно жаль, сидит да плачет…

      – Что плакать-то. Не сегодня у них согласья нет: все друг дружке наперекор идут. Он-то вишь какой облом, а она хворая.

      – Что ж, хворая? – возразила горничная.

      – Что хворая! Известно: муж любит жену здоровую, а брат сестру богатую.

      – Да уж это так, – отвечала горничная и ушла в девичью.

      – Да, так… Знаем тоже и тебя… Пошто вот Марфе попадает, а не мне, – знаем! – произнес сам с собой лакей и, прикорнувши головой на левую руку, задремал.

      II

      Спустя месяц после