В водовороте. Алексей Писемский

с военными и толковала с ними.

      – Мне, может быть, ничего бы этого перед вами, как перед начальницей моей, не следовало говорить! – произнесла Елена, с веселою покорностью склоняя перед Анной Юрьевной голову.

      – О, как вам не стыдно, ma chere, – произнесла та, – но я надеюсь, что вы подобных вещей детям не говорите!

      – Я думаю! – отвечала Елена голосом, как бы не подлежащим сомнению.

      – Революционерные идеи, как бы кто ни был с ними мало согласен, в вас имеют такую прекрасную проповедницу, что невольно им подчиняешься! – сказал Елене барон.

      – Merci, monsieur! – произнесла та, склоняя тоже несколько и перед ним голову.

      В это время вдруг вошла горничная княгини в сад.

      – Княгиня приказала вас просить не разговаривать так громко; они хотят почивать лечь, – обратилась она к князю.

      Тот побледнел даже от досады, услыхав это.

      – Здесь и то негромко разговаривают! – сказал он.

      – Ах, это я виновата, я говорила громко, – произнесла Елена явно насмешливым голосом.

      – Барыня еще просила вас непременно поутру зайти к ним, – продолжала снова горничная, обращаясь к князю.

      Бедная княгиня, услыхав, что Елена у них в гостях, не выдержала и вознамерилась завтра же непременно и решительно объясниться с мужем.

      – Ну, хорошо, ступай! – отвечал князь все с той же досадой.

      Горничная хотела было уйти, но к ней обратилась Анна Юрьевна:

      – Скажи княгине, что я сейчас зайду к ней проститься.

      – Слушаю-с! – отвечала горничная и ушла.

      Анна Юрьевна начала прощаться с хозяином и с гостями его.

      – Заходите, пожалуйста, ко мне, – сказала она Елене гораздо уже более искренним голосом, чем говорила ей о том прежде. Елена в этот раз показалась ей окончательно умной девушкой. – Надеюсь, что и вы меня посетите! – присовокупила Анна Юрьевна барону.

      – Сочту для себя за величайшую честь, – отвечал тот, с почтением поклонившись ей.

      Анна Юрьевна ушла сначала к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь была лунная и теплая. Князь вел под руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.

      – Ты восхитительна сегодня была!.. Обворожительна!.. – говорил он, крепко прижимая своей рукой руку Елены к себе.

      – Вот как, восхитительна, – говорила та, отвечая ему таким же пожатием.

      – Что удивительнее всего, – продолжал князь, – все эти умные женщины, так называемые bas bleux[72], обыкновенно бывают некрасивы, а в тебе четыре прелести: ум, образование, красота и грация!

      – Ну да, совершенство природы. – отвечала с усмешкою Елена, – погоди, узнаешь много и пороков во мне! – прибавила она серьезнее.

      – Я

72

синие чулки (франц.).