Предвестник землетрясения. Сюзанна Джонс

отправились к агенту по недвижимости, и я помогла Лили подписать документы. Я устала и с радостью отправилась бы домой, но Лили вознамерилась меня отблагодарить.

      – Позволь угостить тебя где-нибудь чашечкой чаю. Пошли.

      Мне не хотелось быть с ней. Не то чтобы я питала к ней антипатию, но все же видела в ней представительницу краев моего детства. Она не могла мне понравиться. Я понимала, что проведи мы вместе еще чуток времени, и она непременно снова заговорит о Йоркшире и его захолустных красотах и удобствах.

      – Я правда устала. Ты ступай. Одно из достоинств Японии в том, что находиться в ресторане или кафе в одиночестве совершенно не зазорно. Никто не станет тебя донимать или таращиться на тебя.

      – Да я даже не знаю, как заказать чашку кофе. Я по-японски ни бум-бум. Точно не хочешь со мной пойти?

      В ее невыразительном взгляде вдруг полыхнул страх.

      – Ладно, тогда пойду. Просто показать тебе, как сделать заказ в кафе.

      Мы нашли небольшую кофейню с кондиционером, яростно работавшим на всю железку. Сев, Лили поставила сумочку на пол рядом с собой. Прямо отрада для глаз. Я и забыла, что в Британии народ ставит сумки на пол. В Японии пол считают слишком грязным. Сама я сумочку ношу редко, предпочитая рассовывать все нужное по карманам, так что меня эта проблема не колышет. Сумочка – атрибут женственности, покушаться на который я никогда не считала себя вправе. И все же мне было приятно видеть, как Лили поставила сумочку на пол.

      Когда официантка подошла, Лили шепнула мне, что хочет кофе. Я сказала официантке, что мы еще не готовы.

      – Лили, ты должна быть способна сделать заказ самостоятельно. И нечего на меня смотреть. Как ты будешь есть и пить, если не можешь ничего попросить?

      – Но я не знаю, что сказать. Где уж мне говорить по-японски? Я же ни в зуб ногой.

      Ее бесхарактерность раздражала меня, но в то же время внушала желание по-сестрински покровительствовать ей. Она была беспомощна.

      – Спорим, что можешь. Есть японские слова, известные всякому. Скажем, сёгун.

      – О, ладно. Да, я его слыхала. Вот только не знаю, что оно значит. Оригами. Это я знаю. Или это по-китайски? Нет, это японский, да ведь? Да? Я без понятия.

      – Это японский. Камикадзе?

      – Да. Военные летчики. Гм. Сумо. Караоке. Футон.

      – Ясно. Кое-что ты знаешь.

      – Карате. Лапша.

      – Это не японский. Для лапши есть много слов. Я тебя как-нибудь подучу. Я хочу чай, а ты кофе, верно?

      – Верно.

      – Ну, чай – это котя, а кофе коохи.

      – Котя. Коохи, – повторила она с сильным йоркширским «о».

      – Да. Теперь, когда хочешь сказать «один», добавляешь хитоцу.

      – Хитоцу котя…

      – Нет. Котя о хитоцу. Коохи о хитоцу.

      – Значит, задом наперед. А что за «о»?

      – Просто частица. Толком ничего не значит…

      – Так зачем ее говорить?

      – Просто надо. Ты готова? – В учителя я никогда не метила.

      – Нет, погоди. Дай сперва немного