Пашня. Альманах. Выпуск 4. Creative Writing School

уезжают, а мы остаемся на берегу, испытывая легкую и приятную грусть.

      – Как думаешь, мы когда-нибудь отправимся в путешествие? – спрашиваю я Варю. Мы ушли далеко за ручей, туда, где начинается лес, и, возможно, не успеем вернуться засветло.

      Варя пожимает плечами. Она сидит на корточках, в руках небольшая лопатка, обычно мы используем ее, чтобы накопать червей для рыбалки, но сейчас она нам нужна для совсем другой цели. Мы вырыли небольшую яму, чтобы сложить туда все наши сокровища в жестяной коробке: две купюры по одному доллару и другие сбережения, в основном мелочь.

      Прежде чем закопать клад, мы еще раз проверяем ориентиры – пять шагов в сторону воды от сухой, накренившейся березы. Втыкаем в землю гладкие прутья, украшаем все сверху блестящими камнями.

      – Это будет наш секрет, запас на черный день. Обещаешь, никому не говорить? – спрашивает Варя.

      – Конечно.

      Однажды осенью, много лет спустя, я гуляла вдоль воды у речного вокзала в Москве. У причала стоял скромный теплоход. Я прочитала название и замерла: «Лев Толстой». Не знаю, был ли это тот же самый корабль, который произвел на меня такое впечатление в детстве, но выглядел он старым, бледным, неопрятным рядом со своими более современными собратьями.

      Детские воспоминания – вообще странная штука. Почему теперь этот теплоход кажется мне таким маленьким? Сейчас, погружаясь в то время, я уже не могу отличить фантазии от правды. Я смутно припоминаю, как «Лев Толстой» приходил в наш город, кто был на его борту, и что продавалось на рынке у пристани. Отчетливо я помню лишь наш клад, закопанный у ветхой березы, хотя мы так и не нашли его потом, вернувшись к тайнику через несколько недель.

      Лилия Кечина

      Найду тебя

      Порой идти трудно. Сомневаешься, прицениваешься – а что, если так или вот эдак. А иногда сила какая-то несет, будто не ты решаешь, а так надо, и все тут.

      хорошая сладкая девочка

      Меня ошпарило этим «зачем», только когда за спиной лязгнули ворота с короной из колючей проволоки. Я застываю на узкой дорожке, смотрю на это холодное, этажей в семь, серое здание, как крепость изрезанное решетками и едва видными провалами окон, и не могу идти. Между нами поле снега. Оно слепит ровной белизной и сверкает микроскопическими солнцами, и все вокруг кажется еще темнее и мрачнее. А в центре дракон – зеленая четырехногая вышка, – и я чувствую себя мишенью: знаю, там, в его пасти, сидит караульный с автоматом и, может быть, целится прямо в меня. От этой мысли ноги сами несут дальше, по узкой тропинке, истоптанной вынужденными паломниками с тяжелым грузом в руках и на душе.

      Внутри такая будничная суета, что страх отступает. Кто по лавкам расселся, кто подоконник под стол приспособил. Я презираю их почти так же, как тех, кто их ждет. В каком-то смысле они подельники и виновны в желании облегчить жизнь людям, которым и жить-то непозволительно. Перебирают свои жалкие гостинцы, шуршат шепотками