Либеральный архипелаг. Теория разнообразия и свободы. Чандран Кукатас

на ферме, горизонты которого не простираются дальше ее границ и которого никогда не посещала мысль о возможном существовании других миров, все равно может жить вполне счастливо[134].

      Если мы согласимся с этим, то поймем, в чем ошибочна формулировка первой предпосылки хорошей жизни по Кимлике. Полагая, что мы должны управлять своей жизнью изнутри «в соответствии со своими представлениями о том, что наделяет жизнь ценностью», он подразумевает, что мы по сути должны обладать какими-то представлениями о том, какая именно жизнь имеет ценность. Но если, как я пытался показать, хорошей жизнью может быть и та, что не подвергается анализу, то в таких представлениях нет необходимости. Мы можем относиться к своей жизни с полным безмыслием. Мы не обязаны иметь жизненные планы; и вообще, если верить Джону Стюарту Миллю и житейской мудрости, не иметь таких планов иногда бывает лучше в силу того, что сознательное стремление к счастью – самое верное средство никогда его не обрести[135].

      Против этого могут быть выдвинуты три возражения, на которые необходимо дать ответ. Первое из этих возражений заключается в том, что согласно данному взгляду в реальности неважно, какова жизнь, которую мы ведем: любая жизнь может считаться хорошей. Но это вовсе не так. Необходимое условие хорошей жизни – возможность прожить ее в согласии со своей совестью, т. е. не поступаясь своими убеждениями. Но это условие недостаточное. В сталинском СССР жизнь Стаханова считалась образцовой и, насколько нам известно, не давала ему никаких оснований для недовольства. Но она не была хорошей жизнью в том отношении, что была обращена на служение жестокой тирании. Если бы Стаханов мог осознать это, то вполне мог бы пожелать стать кем угодно, только не примерным коммунистом. Главное здесь не то, что жизнь Стаханова была хорошей, потому что она его устраивала, а то, что он был фундаментально заинтересован в возможности вести хорошую жизнь, а не в возможности рационально оценивать и пересматривать ее. Судя по всему, у Стаханова имелось достаточно возможностей оценить свою жизнь; и после такой оценки он сделал неверный выбор – даже если, в конечном счете, такая жизнь отвечала его интересам.

      В целом мы должны признать, что размышления и возможности для переоценки не обязательно ведут к мудрому выбору, и по этой причине не можем однозначно сказать, что они имеют смысл. Мы можем уверенно подписаться лишь под более узкой идеей об отсутствии оснований полагать, что следует лишить людей возможности оценивать и пересматривать свою жизнь.

      Второе возражение состоит в том, что защищаемая здесь точка зрения отрицает возможность взглянуть на свою жизнь со стороны и пересмотреть свои цели. Согласно некоторым философам, например Майклу Санделу, наши цели (как правило) не отделены от нас, а фактически «составляют» нас. Нашу личность, по крайней мере в некоторой степени, определяют стоящие перед нами цели, которые мы не выбираем и, возможно, не в состоянии выбирать

134

Опять же, из литературы мы можем почерпнуть и встречный пример: для Сибиллы, героини новеллы Майлза Франклина «Моя блестящая карьера», скука сельской жизни непереносима, и она мечтает сбежать оттуда. При этом она живет среди других людей, не понимающих ее стремлений и вполне довольных своей судьбой.

135

«Счастливы лишь те (думал я), чей разум устремлен к какому-либо иному предмету, нежели их счастье, – к счастью других, к исправлению человечества, даже к какому-нибудь искусству или к занятию, если оно выступает не как средство, а как цель сама по себе. Нацеливаясь таким образом на что-либо иное, они между делом находят и счастье. Удовольствий жизни (как гласила моя теория) достаточно для того, чтобы сделать ее приятной, если относиться к ним en passant [между прочим (фр.). – Ред. ], а не как к основной цели существования. Как только они становятся таковыми, нам сразу начинает их не хватать. Они не выдерживают серьезного анализа. Спросите себя, счастливы ли вы, и счастье немедленно вас покинет. Единственный вариант – рассматривать как объект жизненных устремлений не само счастье, а какую-либо цель, внешнюю по отношению к нему. Пусть на пути к этой цели истощатся ваше самокопание, ваши размышления, ваши попытки разобраться в себе самом, и при прочих благоприятных обстоятельствах вы будете вдыхать счастье вместе с воздухом, которым дышите, не замечая этого, не думая об этом, не предвосхищая счастья в своем воображении и не обращая его в бегство пагубными сомнениями» (Mill 1957). Единственное, в чем Милль, пожалуй, остается на позициях «рационального выбора», – это его мысль о том, что «единственная надежда» лежит в том, чтобы посвятить свою жизнь стремлению к какой-либо внешней цели. Возможно, этот рецепт будет хорош для некоторых людей в конкретных обстоятельствах, но он вряд ли обязателен для всех.