Красный рок (сборник). Борис Евсеев

памяти!

      Сима громко вздохнула. Краем сознания она тоже любила кельтов и всяких шотландских ирландцев. Но твердо знала: открыто любить их в спортобществах и некоторых других хорошо структурированных организациях Москвы – нельзя. Заклюют!

      Симметрия вздохнула повторно:

      «Клёво поют… У меня так не получится… А тогда на фиг мне спортивная осанка?» – неожиданно подумала Сима и, прислушиваясь к своему нутру, тихо смолкла.

      Однако через некоторое время внутри самой себя разговорилась:

      «Так ведь не все клёво поют. Сейчас лажуки из Конотопа или из Перми выйдут – такая рок-попса посыпется!..»

      Сима обрадовалась. Плохого было много!

      А значит, и сама она над этим плохим еще долгое время сможет возвышаться.

      Сима прикрыла глаза и минут на сорок задремала…

      Проскакал рысцой в задние комнаты что-то быстро вернувшийся Олежка.

      Через минуту он прискакал обратно. На Олежке не было лица.

      Он нервно взмахнул половинкой розового, разодранного пополам конверта, придвинул свой стул вплотную к Симиному, гневно булькая, заговорил:

      – Я, блин, вот чего думаю… Мы ведь с тобой можем и без них… Без них, говорю, можем… Запустим все это в «Нэтик»…

      Бульканье стихло, а шепота было не разобрать.

      23

      Полчаса назад Олежка Синкопа на собственной немытой «Шкоде» добрался до хорошо ему известной Приемной. Там, как он знал, принимали всегда: ночью и днем, в воскресенье и в праздники.

      Предслыша славу рукоплесканий, он помахал перед дежурным розовым конвертом и вполголоса сообщил: «Очень надо».

      Его проводили в просторный кабинет со столом и диваном, но без стульев.

      Шевельнулась навстречу, но так и осталась сидеть на диване скрюченная фигура.

      «Юзер-юзерок», – подумал про сидевшего Олежка, потоптался на месте и вдруг, захлебываясь и безостановочно, стал повествовать о бесчинствах Ходынина.

      – Ну и? – был задан ему вопрос.

      – Что – «ну и»? Вот – письмо. Сигнал же! Разоблачение! Написал – и сразу к вам. Мог бы по «емеле» послать… Но самое важное мне хотелось сказать устно…

      Тут – непредвиденное.

      Маленький, с уморительно мокрым лицом человечек – впрочем, поворотливый, шустрый – вдруг подскочил к вальяжному Олежке, вырвал у него из рук конверт, из конверта вытряхнул письмо, ловко на лету письмо поймал, смял, сжевал и, наслаждаясь хорошей австрийской бумагой, жеванное проглотил. Потом так же внезапно выблевал пережеванное назад, аккуратно носовым платочком подхватил, засунул Олежке в задний карман…

      Лицо человечка стало еще мокрей. Оно просто сочилось внутренней и внешней влагой: пот, слезы, жировые выделения, – все сразу выступило на уморительном этом лице!

      Человечек еще чуть подумал, разодрал пополам конверт, одну половинку взял себе, а другую с полупоклоном возвратил Олежке.

      Минуту-другую отдохнув, прожорливая фээсбэшная тварь свой шизоидный вопрос повторила:

      – Ну и?

      Мысли Олежкины спутались.

      – Да