Узют-каны. Михаил Стрельцов

прощения, – Сашка поднялся, – значит, я принят?

      – Иди, иди, – отмахнулся Костенко, он как-то сразу постарел, наигранная бодрость исчезла, и Шурик увидел пожилого человека, страдающего ревматизмом и раздавленного обстоятельствами, – только позвони своим. И… береги себя.

      – И всё-таки: почему – полковник? Извините, ухожу, смываюсь, – дверь закрылась.

      Костенко взял ещё одну сигарету, покрутил в чистеньких пальцах. Нет, слишком много на сегодня, сердце и так пошаливает. Перевёл взгляд на грязную пепельницу, бросил в неё сигарету, взвесил плоский, тяжёлый квадратик на ладони, поднялся, открыл форточку и выбросил его в окно. Через долю секунды пепельница звякнула внизу, раскидывая остроганные осколки по подъездной дорожке. Сидевшие в автобусе вздрогнули, но полковнику было не до них: дверь уже впускала плотного, лысого человека.

      – Много навербовали? – с порога спросил тот.

      Костенко окинул его хмурым, оценивающим взглядом, отошёл от окна и царственно опустился в кресло за столом, пригласив вошедшего присесть напротив.

      – Благодарствую, – ответил Балагур и скромненько притылился на край голубого кресла.

      – Хотите принять участие? – насмешка изогнула губы полковника, когда он покосился на выпирающий животик собеседника.

      Балагур пошамкал толстыми губами, потёр гладкий, как колено, лоб, вытащил из кармана рубашки удостоверение и протянул полковнику:

      – Собственный корреспондент, – представился он.

      – Прямо-таки НТВ? – вскинул брови Костенко и расплылся в дружелюбной улыбке. – А что в наших краях забыли?

      – Делали репортаж из жизни национальных меньшинств. Тут набрёл на прекрасный профилакторий и взял отпуск. Ну как, пропускаете прессу?

      – Вам дать интервью? – полковник подобрался, на всякий случай откашлялся, прочищая горло и оттягивая время, строя в голове сконцентрированно-сжатые фразы, самой наипервейшей из которых была: «Чёрт бы его побрал!», но она в интервью явно не вписывалась.

      – Не надо. Зачем? – пожал плечами Балагур. – Всё, что хотел знать о пожаре, уже почерпнул из местных источников. А большего вы ведь не скажете?

      – Не скажу, – признался Костенко, – потому что не знаю.

      – Ну-ну, – причмокнул журналист. – Я вообще-то хочу напроситься в спасательную экспедицию, чтобы своими глазами, так сказать, а вернее – объективом запечатлеть счастливое спасение академика Пантелеева.

      «Сашка – идиот, мерзавец и болтун. Никто, кроме него…» – ещё одна недостойная прессы мысль.

      – А если…. финал, скажем, будет не совсем удачным? Что тогда? Раскритикуете? Мол, не уберегли?

      – Трагедия есть трагедия, – ещё раз дёрнул плечами Балагур. – Тут уж ничего не поделаешь. Но попытаться стоит. Как говорят: «Сэм перфинум респице ут бени агис».

      – Это где так говорят?

      – Латынь. По-нашему примерно: «Увидь цель, чтобы действовать».

      – Прекрасное изречение, – улыбнулся полковник. – Что я могу сказать? Прессе