Темные небеса. Андрей Столяров

что именно этого он, в сущности, и стремился достичь: сразу же обозначить крайности и тем самым их избежать. С одной стороны, чтобы мы не ринулись навстречу арконцам с инфантильными криками «Давайте дружить!», а с другой, чтобы мы не считали их заведомыми врагами, ни одному слову которых верить нельзя.

      Интересно, что первое, по его мнению, было даже опасней второго.

      – Вспомни, – сказал он мне где-то дней через пять, – как в девяностые годы, когда в России рухнула тоталитарная власть, вы, распахнув объятия, ринулись к Западу именно с криком «Давайте дружить!». А дружить с вами никто не намеревался. Запад, то есть Европа и США, вообще не понимают, что такое «дружить». Они воспринимают лишь конвенциональные отношения: вот договор, его следует соблюдать. Отсюда – претензии и обиды обеих сторон, закономерно – через несколько лет переросшие в острый конфликт.

      Это было в ночь «бунта экспертов». Мы сидели у Чака в номере, в пахнущей краской гостинице, на втором этаже, к тому времени приведенном в божеский вид, Чак потягивал виски, я – привезенный с собой армянский коньяк. Присутствовала вся наша группа, которая уже была сформирована: и Дафна, время от времени странным тягучим взглядом посматривавшая на меня, и Ай Динь, похожая на воздушный цветок, в свою очередь, улыбавшаяся каждому слову Чака, и полный нервного смятения Юсеф, в чьем желтоватом, истаявшем, будто от лихорадки, лице, казалось, проступала судьба. Юсеф только что произнес страстную речь перед собравшимися в конференц-зале экспертами и все еще пребывал в горячечном ораторском возбуждении. Как я начинал понимать, он в таком состоянии пребывал всегда.

      Собственно, мы все пребывали в таком состоянии. Все же бунт – не бунт, бунтом это было трудно назвать, но мы только что предъявили нашей администрации подлинный ультиматум, и никто не знал, каким будет его итог.

      Неизвестность, неопределенность – вот что изматывает человека больше всего.

      Чак в эту ночь успокаивал нас как мог. Сам он считал, что независимо от причины «бунта» мы поступаем правильно. Рано или поздно, мы такой ультиматум все равно должны были бы предъявить. Так почему бы этого не сделать сейчас, в самый благоприятный период, когда структура административного подчинения еще четко не определена. Конкретная причина протеста, говорил он, не столь уж важна. Гораздо важнее то, чтобы мы проявили себя как организованное смысловое сообщество, как самостоятельная единица, имеющая права, которые никто не может у нас отобрать. Если мы сразу же на этом не настоим, нас будут в дальнейшем рассматривать лишь как обслуживающий персонал, который должен без возражений исполнять любой административный приказ.

      Аргументы его выглядели вполне логичными, но мне все же было как-то не по себе. Слишком уж неожиданно закрутился этот водоворот. Связан он был с мерами секретности и безопасности, которые с самого начала попытался установить наш Комитет. Мы, разумеется, понимали, что и то, и