Халцедоновый Двор. Чтоб никогда не наступала полночь. Мари Бреннан

умащение собственных слов густым слоем красноречия – особой и крайне важной разновидности придворного искусства.

      – Я хотел лично поблагодарить вас за протекцию, благодаря коей теперь состою на службе в Отряде благородных пенсионеров.

      – Невеликое дело, – откликнулся Уолсингем. – Вы неплохо служили мне среди других протестантов в Нижних Землях, а ваш отец немало помог Ее величеству в прекращении публикации крамольных памфлетов.

      – Рад был служить, – сказал Девен, – но надеюсь, что могу оказаться полезным и впредь.

      В темных глазах собеседника не отразилось ничего, кроме легкого любопытства.

      – Продолжайте.

      – Господин секретарь, работа, что я выполнял для вас на континенте, наглядно показала мне: защита Ее величества, защита Англии, зависит от разного рода действий. Одни из них – действия флота и армии – общеизвестны. Другие же – нет. Вы, очевидно, один из полководцев последних, тайных войн.

      Уголки губ главного секретаря дрогнули в легкой улыбке, скрытой густой бородой.

      – Вы говорите об этом в столь поэтическом ключе. Однако, боюсь, поэзии в нашей работе не много.

      – К поэзии я и не стремлюсь, – заверил его Девен. – Ищу лишь возможности оставить свой след в нашем мире. Следовать по стопам отца, в Почтенную компанию торговцев канцелярскими принадлежностями, мне не интересно, и Грейс-Инн меня также не привлекает. Говоря со всей откровенностью, я стремлюсь оказаться полезным человеку наподобие вас – влиятельному, наделенному властью не оставить меня без награды. Мой отец заслужил звание дворянина, я же надеюсь достичь еще большего.

      Вот это, стоило надеяться, пробудит в душе господина главного секретаря толику сочувствия. Сам Уолсингем был рожден в семье, обладавшей куда более обширными связями, чем семья Девенов, однако и рыцарского звания, и должности в Тайном Совете добился сам. Удастся ли Девену поразить столь высокую цель? Сомнительно, однако он будет метить как можно выше.

      Но, может быть, его слова обернутся вспять, словно нож в руке, и поразят его самого?

      – Значит, на службу вас зовет не любовь к Англии и ее королеве, а собственные амбиции, – сказал Уолсингем.

      Подавив непроизвольный порыв втянуть голову в плечи, Девен опрометью бросился спасать все, что еще можно спасти.

      – Одно другому не противоречит, сэр.

      – Для некоторых – еще как.

      – Господин секретарь, я вовсе не диссидент-католик и не изменник, болтающийся на конце шнурка, стягивающего кошелек иноземных владык, но честный и верный англичанин.

      Уолсингем смотрел на него, словно бы взвешивая все его достоинства и недостатки, всю слабость и силу, одним лишь взглядом. По-своему разговор с ним был столь же нелегок, как аудиенция с Елизаветой.

      Под острыми жалами его глаз Девена потянуло продолжать – выложить на стол одну из немногих имеющихся карт, которая сможет склонить главного секретаря на его сторону и исправить вред, нанесенный сказанным прежде.

      – Слышали ли вы о