Юмористические рассказы. Михаил Зощенко

я на это не ответил. Только побледнел ужасно и говорю:

      – Мне, – говорю, – товарищ деверь, довольно обидно про морду слушать. Я, – говорю, – товарищ деверь, родной матери не позволю морду мне арбузом разбивать. И вообще, – говорю, – чай у вас шваброй пахнет. Тоже, – говорю, – приглашение. Вам, – говорю, – чертям, три стакана и одну кружку разбить – и то мало.

      Тут шум, конечно, поднялся, грохот.

      Деверь наибольше других колбасится. Съеденный арбуз ему, что ли, в голову бросился.

      И вдова тоже трясется мелко от ярости.

      – У меня, – говорит, – привычки такой нету – швабры в чай ложить. Может, это вы дома ложите, а после на людей тень наводите. Маляр, – говорит, – Иван Антонович в гробе, наверное, повертывается от этих тяжелых слов… Я, – говорит, – щучий сын, не оставлю вас так после этого.

      Ничего я на это не ответил, только говорю:

      – Тьфу на всех, и на деверя, – говорю, – тьфу.

      И поскорее вышел.

      Через две недели после этого факта повестку в суд получаю по делу Блохиной.

      Являюсь и удивляюсь.

      Нарсудья дело рассматривает и говорит:

      – Нынче, – говорит, – все суды такими делами закрючены, а тут еще, не угодно ли. Платите, – говорит, – этой гражданке двугривенный и очищайте воздух в камере.

      Я говорю:

      – Я платить не отказываюсь, а только пущай мне этот треснувший стакан отдадут из принципа.

      Вдова говорит:

      – Подавись этим стаканом. Бери его.

      На другой день, знаете, ихний дворник Семен приносит стакан. И еще нарочно в трех местах треснувший.

      Ничего я на это не сказал, только говорю:

      – Передай, – говорю, – своим сволочам, что теперь я их по судам затаскаю.

      Потому, действительно, когда характер мой задет – я могу до трибунала дойти.

1923

      Утонувший домик

      Шел я раз по Васильевскому острову. Домик, гляжу, небольшой такой.

      Крыша да два этажа. Да трубенка еще сверху торчит. Вот вам и весь домик.

      Маленький, вообще, домишко. До второго этажа, если на плечи управдому встать, то и рукой дотянуться можно.

      На этот домик я бы и вниманья своего не обратил, да какая-то каналья со второго этажа дрянью в меня плеснула.

      Я хотел выразиться покрепче, поднял кверху голову – нет никого.

      «Спрятался, подлец», – думаю.

      Стал я шарить глазами по дому. Гляжу, у второго этажа досочка какая-то прибита. На досочке надпись: «Уровень воды 23 сентября 1924 г.». «Ого, – думаю, – водица-то где была в наводнение. И куда же, думаю, несчастные жильцы спасались, раз вода в самом верхнем этаже ощущалась? Не иначе, – думаю, – на крыше спасались…»

      Тут стали мне всякие ужасные картины рисоваться. Как вода первый этаж покрыла и ко второму прется. А жильцы небось в испуге вещички свои побросали и на крышу с отчаяния лезут. И к трубе, пожалуй что, канатами себя привязывают, чтобы вихорь в пучину не скинул.

      И до того я стал жильцам сочувствовать в ихней прошлой беде, что и забыл про свою обиду.

      Вдруг открывается окно и какая-то