Алые паруса. Финал феерии. Виктор Улин

подвижный, с окаймляющей лицо черной шкиперской бородкой – стоял в проеме двери.

      – А это вы, Берндт…

      Хайссенбруннер вздохнул.

      – …Оставьте вы наконец ваши герры и прочую ерунду. Мы же сейчас вдвоем. Без всяких Штайнбреннеров, не к вечеру будь помянут…

      При этих словах боцман размашисто перекрестился.

      Но сделал это с таким ерническим выражением лица, что даже дурак бы понял, до какой степени его отношение к богу совпадает с командирским.

      – Рад вас видеть, камрад. Садитесь, пожалуйста.

      Стараясь невольно уменьшить свое обильное, здоровое тело перед истощившимся Хайссенбруннером, чей необратимый недуг был написан на изможденном лице с запавшими щеками и тяжелой челюстью, Краузе осторожно опустился на стул.

      И замолчал, ожидая приказаний.

      – Берндт… – устало заговорил Хайссенбруннер, уловив тепло выпитого джина. – Вы слышали историю англичанина с этого галиота под алыми парусами? И про девочку с неземным именем Ассоль?

      – Да, герр корветтен-капитан, – спокойно ответил боцман. – Штайнбреннер рассказал нам все. Нечто вроде лекции по обстановке на фронтах…

      – Черт с ним, этим Штайнбреннером, – перебил Хайссенбруннер. – Можно подумать, кроме него не существует больше никого. Скажите мне, только правду, Берндт…

      – Только правду, – подтвердил боцман.

      – Что поняли вы сами?

      – Что я понял…

      Краузе поскреб свою бородку.

      – Да ничего я в сущности не понял. В любви я не дока, герр корветтен-капитан. Кто в моей жизни был? Только портовые шлюхи. В Гамбурге да в Киле. Это не любовь, а сплошной сифилис.

      И замолчал, ожидая слов командира.

      – Я тоже, – Хайссенбруннер кивнул. – Мой опыт подобен вашему. Не очень хорошо я все это понимаю. Продолжайте, Берндт. Наверное, настоящим морякам вообще неизвестно чувство любви.

      – В любви я не дока, отнюдь. Это трижды так, чтоб меня черти съели. Но меня возмутило отношение соседей к девчонке.

      – В самом деле, – удовлетворенно спросил Хайссенбруннер.

      Вернее, не спросил, а подтвердил.

      Боцман, кажется, понимал без слов то, о чем он еще не сказал.

      – Да, герр корветтен-капитан. Это так, хотя я не очень умею думать. Любовь – химера, от которых нас всех разом освободил фюрер…