Алые паруса. Финал феерии. Виктор Улин

при всей невозможности сравнений, чем-то напоминала судьбу его, военного моряка.

      -–

      – Ассоль, мою в гробину мать…

      Хайссенбруннер нежно погладил книжку, лежащую на столике.

      – Это надо же придумать такое имя…

      Сейчас галиот с влюбленными шел вдаль, прочь от проклятой деревни, едва не погубившей славную девчонку.

      Сама она наверняка была счастлива

      Кружилась в вальсе, разбрасывала цветы, пела и плясала по палубе и верила в то, что жизнь впереди бесконечна, как само море.

      Даром, что она досталась никчемному – как и все эти штатские – усатому богачу англичанину.

      Мысль об этом, вернувшемся из прошлого века, галиоте под алыми парусами, заставляла душу петь волшебным, неземным голосом и думать о счастье.

      Хотя думать о том, чего не бывает, никогда не стоило.

      И вообще все это не входило в обычный образ мыслей.

      Поняв свое состояние Хайссенбруннер встряхнулся.

      Взял книжку со стола, захлопнул, выровнял выбившиеся из переплета страницы с историей лучшей на свете девочки Ассоль и ничтожного во всех отношениях, кроме наследного богатства, «капитана» Грея, который и капитаном-то стал лишь благодаря папенькиным денежкам.

      Потом засунул их на полку между чьим-то завалявшимся Катехизисом и ни разу не открытым, но обязательным для всех командирских кают томом «Майн Кампф».

      И грязнейше выругался.

      Вспомнил бога, душу, светлых ангелов, задний проход человекообразной обезьяны и цепочку действий, которые было легче изобразить, нежели описать.

      После слов, брошенных е железную тесноту каюты, на душе стало легче.

      «Счастье».

      Он усмехнулся своему отражению в круглом зеркальце для бриться, привинченном на стену возле умывальника.

      Еще одна человеческая химера, освобождение от которой сулило блага в движении по жизни.

      Счастье…

      Что такое счастье?

      Момент, когда, простреленный, он упал в осклизлую, более похожую на болото, чем на твердь, землю, и осознал, что лишь тяжело ранен, но не убит.

      И тут же подумал о другом.

      Не убит – значит вдоволь помучается до восхождения на крест прежде, чем умрет.

      Значит, каждая минута перед смертью покажется длиннее всей предыдущей жизни и он будет напрасно взывать к высшим силам, чтобы они скорее забрали к себе на тот свет.

      Все равно: в рай ли, в ад, лишь бы с этого, где тело превратилось в один сплошной сгусток немо ревущей боли.

      Но высшие силы не отозвались, они не услышали, поскольку их не существовало в природе.

      Зато существовал Берндт Краузе.

      Более полезный, чем весь сонм богов и святых, которым курят фимиамы в церквях.

      Или счастье – это когда он узнал, что раковую опухоль матери вырезали бесплатно, поскольку сын ее, военный моряк, пал смертью храбрых на полях сражений и посмертно награжден сухопутной наградой: Железным крестом первой степени.

      И еще большее счастье – вернуться домой, к еще живой матери вопреки всему