На перекрестье дорог, на перепутье времен. Галина Тер-Микаэлян

совести.

      Нерсес знал патриарха Даниела Сурмареци достаточно хорошо и долго – еще со времени их с епископом Галустом первого приезда в Смирну, где Даниел тогда был еще архиепископом. Даниел не любил русских, поскольку они были одной веры с греками, а между греческим и армянским патриархатами в Константинополе и постоянно возникали трения. К тому же, Даниел отличался честолюбием, лишь уважение к последней воле умирающего католикоса могло заставить его согласиться без борьбы уступить Святой Престол Аргутяну.

      – Вехапар тер, патриарх Даниел относится к вам с глубочайшим почтением и любовью. Не раз я слышал, как он восхвалял ваше имя и восхищался вашими деяниями.

      Гукас, как большинство людей, даже самых умных, был неравнодушен к лести, слова Нерсеса, произнесенные тоном, полным искреннего восхищения, смягчили его сердце.

      – Скажи Даниелу, что я тоже высоко ценю его достоинства, и с великой радостью назвал бы его своим преемником. Передай ему, что нынешний выбор мой продиктован лишь заботами о благе Святого Престола. Скажи так, чтобы он поверил.

      – Я постараюсь, Вехапар тер, но… – смутившись, Нерсес запнулся, Гукас кивнул.

      – Понимаю, убедить Даниела будет нелегко. Но постарайся. Скажи, что сам я в сердце своем таю немало возмущения на Овсепа Аргутяна. Когда мелики Арцаха (Карабаха) и католикос Гандзасара Ованес подняли восстание, он потребовал, чтобы я в поддержку их призвал восстать также всех армян мусульманских земель. Но имел ли я на это право?

      Голова католикоса затряслась, и губы его задрожали.

      – Нет, Вехапар тер, – поспешно ответил Нерсес, – армянские крестьяне – простые землепашцы, у них мало оружия. Разве могли бы они противостоять обученным армиям Ирана и османов? Подними они восстание, их попросту истребили бы. Не секрет, что Аргутян тогда от имени Потемкина обещал меликам помощь русских, но помощь не пришла. Что теперь стало с восставшими меликами? Одни в изгнании, другие ради спасения своей жизни изменили христианской вере. Их гавары (поместья меликов в Карабахе) захвачены ханами, а Гандзасарский католикос Ованес принял мучительную смерть. Нет, нельзя было поднимать народ и вести к гибели.

      – Ты прав, сын мой, и я рассуждал также. Но Аргутян тогда, чтобы уязвить меня, прислал мне письмо, в котором дословно пересказал слова Эмина (знаменитый поборник интересов армянского народа), называвшего меня трусом и предателем. Еще большую обиду нанес он мне три года назад. Тогда войска грозного шаха Ага-Магомет-хана взяли Нахичевань и подошли к Еревану. Я отправился к шахскому брату Али-Кули-хану, привез ему ценные подношения и, пав к ногам его, молил пощадить Эчмиадзин. Али-Кули-хан принял меня ласково, обещал не наносить урона Святому Престолу и сдержал свое обещание. Аргутян же позже прислал мне газету, которую издатель Шаамир Шаамирян выпустил в Индии, и обвел в ней место, где меня называют рабом неверных. Я сжег и письмо, и газету,