Теща. Виктор Улин

какие-то губы…

      Я не договорил, все-таки покраснев от стыда.

      – Ясно, – спокойно ответил он. – Ты ни разу в жизни не видел голую женщину. Я так и думал.

      – Ну…

      Мгновенно размыслив, я решил промолчать о таком гнусном поступке, как подглядывание за моющейся матерью; тем более, что ничего существенного не увидел.

      –…В общем да. Не видел.

      – Я тоже, – одноклассник вздохнул и добавил печально. – Где ее увидишь-то?

      Как сейчас вижу выражение Костиного лица, и даже движение пальца, каким он поправил очки на своем носу.

      Я помню все с ненужной точностью, и сердце мое обливается кровью от жалости к моему поколению, полностью обделенному всем, касающимся вопросов пола.

      Я вспоминаю тонкий Костин палец и его круглые, как у Джона Леннона, очки-велосипеды, и думаю что сейчас любой мальчишка путем минимальных ухищрений выйдет в интернет и увидит все, что нужно.

      И пусть записные моралисты обрушат на мою голову ушаты благочестивой грязи, но я буду стоять на своем.

      Ошибки рождаются незнанием, знание выводит на нужную дорогу.

      И, кроме того, для психики, для формирования межгендерных отношений гораздо полезнее разглядывать части тела у порнозвезд, чем у своей матери.

      – Где увидишь-то ее… – повторил он.

      И столько грусти звучало в его словах, что я не выдержал.

      Покраснев, как переваренный рак, я пробормотал, чувствуя невозможность оставлять недоговоренное между обретшими друг друга в неясном поиске:

      – Я вообще-то не совсем… Я…

      Я чувствовал, что признаюсь в святотатстве, после которого вновь обретаемый друг может повернуться и уйти, но все-таки договорил:

      – Я… мать свою… голую видел… один раз, когда она мылась…

      Костя молчал, не меняя выражения лица.

      –…Примерно вот это место и то мельком.

      Я показал рукой на себе, чуть повыше того, где у меня бушевал огонь.

      – Ну, так это считай вообще ничего не видел, – еще грустнее ответил друг. – Когда мы ездили к бабушке в деревню, я мать свою сто раз видел совсем голую со всех сторон. Выйдет обливаться во двор, а полотенце в доме забудет. Кричит – «Костя, принеси». Ну я и приносил.

      Меня бросило в жар.

      Оказалось, что все, ценой немалых усилий доставшееся мне, не шло в сравнение со знаниями Кости, пролившимися на него с небес.

      – Да только это не считается ни фига. Я же тоже ничего такого не увидел. Не мог же я ее просить: «Мама, встань к лесу передом, ко мне задом, наклонись вперед и покажи, что у тебя есть»! И вообще мать не считается, у меня на нее не вставал ни капли. Я не мать имел в виду, а женщину.

      – Да… – протянул я неопределенно.

      – В деревне и женщин тоже можно было увидеть. Там по вечерам девки голыми купаться ходят, на пруд. Там по берегу кусты, все парни подсматривают, и у каждого елда вот такущая…

      Я не знал, что такое «елда», но подсознательно ассоциировал слово с чем-то опасным, вроде кувалды.

      –…Но я тоже ничего не разглядел, и так плохо вижу, а в сумерки у меня куриная