Теща. Виктор Улин

на полуслове безобидный разговор о нехороших предметах, которые появятся в восьмом классе, Костя дернул меня за рукав.

      – Смотри, как трусы врезаются ей в ягодицы!!!

      – Какие… трусы? – я понял не сразу. – Кому? в какие ягодицы?..

      Много позже, повзрослев и все познав, я понял, что по неимоверной чувственности натуры мой новый друг был в сто – нет, в тысячу раз более страстным, нежели я.

      Ведь я самостоятельно выбрал математику – точную науку, лишенную эмоций – а он решил двинуться по пути художника, что в начале благополучных семидесятых не казалось из ряда вон выходящим. Мои опыты со своим телом, стремление познать предназначение парных частей и все прочее, о чем стыдно вспоминать, являлись только периодом, характеризующим переход из мальчишества в отрочество: неким временным пиком интереса, который затем сошел на нет.

      А Костя, едва ощутив первое томление, отдался сексуальному до такой степени, что уже не мог отвлекаться ни на что другое. Его мысли были продиктованы чувственностью; глядя на мир он неосознанно подмечал все, связанное с интимной сферой. Он не говорил о том непрерывно лишь потому, что до сих пор не имел достойного собеседника.

      –…Да вон, женщина перед нами идет! В синей юбке!

      Костя так и сказал «женщина» – а я, подняв глаза, увидел, что впереди на высоченных каблуках шагает тетка.

      Для меня, не утонченного до нужного предела, все представительницы противоположного пола делились на девчонок – то есть ровесниц плюс-минус год – и «теток».

      Возраст последних колебался от семнадцати до девяноста.

      Тетка шла, и юбка обвивалась между ее длинных ног.

      – Да она же старая совсем, чего ты на нее смотришь, – отмахнулся я, ненужно подумав о Тане, которая пришла в школу без колготок и пахло от нее иначе, чем обычно.

      «Старой» тетке, по теперешним воспоминаниям, было лет двадцать.

      – Ну и что? – с философским спокойствием возразил Костя. – Какая разница. Все равно у нее есть всё, что нужно.

      – Что всё и где «где»? – уточнил я.

      – Где у всех – между ног, «где», – снисходительно пояснил он. – Потом объясню… Ты смотри лучше, а то она сейчас свернет куда-нибудь.

      Я присмотрелся и понял, что привлекло моего утонченного спутника.

      Синяя юбка, болтающаяся вокруг ног, была узкой. И при каждом шаге ткань обтягивала очень круглый и очень красивый – несмотря на безнадежную старость – зад.

      Ткань была очень тонкой, на ягодицах проявлялись две бороздки от резинок – невидимые трусы угадывались явно.

      – Разглядел? – спросил Костя.

      – Ага, – ответил я.

      – Нравится?

      – Спрашиваешь… – я вздохнул.

      – Подожди, сейчас спереди зайду – посмотрю, что оттуда видно.

      – А как ты… – начал я.

      Костя махнул рукой, не объясняя, и почти побежал к стоящему на перекрестке ларьку «Союзпечати». Постоял там пару секунд, рассматривая почтовые марки, затем очень медленно