Иная. Песня Хаоса. Мария Токарева

глаза у околицы или уже возле терема. И одновременно страшно переживала за прекрасного неведомого зверя. Возможно, он бы уже никогда не вернулся, ведь он ничего не обещал.

      – Вот тут, во главе стола, жених с невестой сядут, – объясняла Ауда, указывая на стенные лавки.

      – Почему на свадебный пир нельзя родных пригласить? – вздохнула Котя.

      – Нельзя. А то узнают, чего не следует. На праздник-то съедутся все давние знакомые Игора. Все-все, кто дурман-траву ему помогает возить из Аларгата, кто продает ее по всем Ветвичам. Обещали прислать подарки. Он на праздник не поскупился, ты уж поверь, – довольно отвечала Ауда. – Вот и тебя скоро оденем в шелка да бархат. А убор тебе какой придумал! Эх, а у нас свадебка была под открытым небом, и оба в лохмотьях стояли. Посмотрели тогда друг на друга – и рассмеялись. И брачным ложем первым был у нас лесной мох.

      Она вновь улыбалась воспоминаниям. Кто-то радовался и такой неправильной жизни, но Котя ужасалась, что навеки ее измажут в черной смоле бесчестных дел жениха-старика. И если бы еще привязалась к нему, как Ауда в свое время! Женское сердце непостижимое, порой принимает и беззаконие по слабости своей природы, лишь почуяв силу мужчины. Не каждая понимает, для чего эта сила – во вред ли или во благо.

      – Только у вас-то он все равно любимый был, – со скрытой завистью пробормотала Котя.

      Ее нараставшую с каждым днем привязанность к созданию Хаоса тоже многие сочли бы страшным преступлением, едва ли не более тяжким, чем воровство.

      – А тебе постылый. Знаю, – отмахнулась Ауда то ли с сочувствием, то ли с издевкой; милосердие из нее выжгла жизнь. – Но перетерпишь и привыкнешь. Все привыкают. К чему угодно можно привыкнуть, если не думаешь об этом. Вот вроде оно есть, а ты его не видишь, не слышишь, не чувствуешь. Этому я в доме увеселений научилась. Тяжелее мне было, чем тебе, глупая. Тогда еще не запретили их, нас никто и не думал защищать.

      Котя только вздохнула, не найдя, что ответить. Следующие несколько дней они почти безвылазно просидели в высокой горнице, вышивая рушники и рубахи. Царило тягучее молчание, разговоры не складывались, а красиво петь ни одна из них не умела. Ауда выглядывала в окошко и наставляла:

      – О, тихо сидим в горнице. Гости прибыли. Сейчас с дурман-травой мешки сгрузят, в подклеть унесут. Носу не кажем, а то еще осерчает.

      Игор улаживал перед пиром свои темные дела, получал, наверное, звонкую монету, потому вместе с гостями прибывал товар.

      – Что такое дурман-трава? Страшное такое слово, – спрашивала Котя, не представляя, что же так затуманило сознание отчима в тот роковой день.

      – Отчего же страшное? Дурман-трава и нужной иногда бывает, – отозвалась Ауда. – Например, когда у человека боль сильная. Он выпивает настойку и засыпает. Или когда врачевать надо. Знаешь, как кричат люди, когда им без дурман-травы приходится руку или ногу отнимать? Вот! Не знаешь! А я видела как-то. Ехали мимо деревни раз, давно еще, а там охотника медведь подрал. Нас еще