Рестарт. Гордон Корман

что я страдаю ерундой.

      – Ну не нравишься ты какой-то мелкоте, и что? Тебе самому не все равно? – спрашивает Питон.

      – Это не то, – отвечаю я. – Она испугалась! Почему?

      Приятели переглядываются.

      – Чувак, а тебе и в самом деле память отшибло, – говорит Эрон.

      – Так давайте, объясните мне.

      – У нас нет времени, – говорит Питон.

      – Но сегодня же нет тренировки.

      – В половине четвертого мы должны быть на Портленд-стрит.

      – Что за Портленд-стрит?

      – Дом престарелых, мы там по приговору старичкам и бабулям помогаем, – объясняет Питон. – Два месяца еще отрабатывать. Не всем повезло свалиться с крыши и получить освобождение от исправительных работ.

      – Мне тоже назначили исправительные работы?

      Я, может быть, почти ничего и не помню, но почему-то знаю, что исправительные работы – это гораздо жестче, чем когда тебя оставляют в школе после уроков. К ним приговаривает самый настоящий судья.

      Я стараюсь говорить как можно непринужденнее. Еще не хватало, чтобы лучшие друзья решили, что я трус.

      – А за что нас приговорили? – Последнее слово я выговариваю с большим трудом.

      – Да, считай, ни за что, – усмехается Эрон. – На дне открытых дверей положили пару петард в рояль. Рвануло – что надо! А копы заладили: порча имущества, порча имущества… Как будто прямо в мире роялей почти не осталось.

      – И нас за это того, арестовали? – говорю я небрежно, но эта небрежность мне дорогого стоит.

      – Идем, опоздаем, – торопит приятеля Питон.

      – Сейчас, – бросает ему Эрон и смотрит на меня. – Ты, чел, забыл все, что было до того, как ты упал с крыши, и это тебя напрягает. Дай-ка я тебе кое-что напомню. Наш друг Чейз не стал бы париться из-за того, что какие-то придурки перепугались фейерверка. Мы сделали что сделали, и за это нам досталось. Вот и весь разговор.

      – Вот и весь разговор, – повторяю я и продолжаю, осторожно подбирая слова, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего: – То есть, получается, никто не пострадал. В чем же тогда проблема?

      Питон фыркает, ему смешно.

      – Вообще никто.

      – Проблема в том, – говорит Эрон, – что нам в школе все завидуют. Мы делаем что хотим, и с нами боятся связываться. Взрослые тоже завидуют, потому что все они в детстве тоже были лохами. И понятное дело, когда Фицуоллес или судья видят шанс на нас отыграться, они используют его по полной – другого-то случая не будет. Так что не надо на них обижаться.

      Я киваю:

      – Ладно. Но это как-то не очень справедливо.

      – Я как подумаю, насколько несправедливо, так потом всю ночь в подушку плачу, – сквозь смех говорит Питон.

      Мне тоже смешно. Эрону с Питоном хоть горящие щепки под ногти загоняй – все равно не заплачут. Потому что они самые крутые на свете.

      – Спасибо, что все мне рассказали, – говорю я; я действительно им благодарен. – Мама от меня этот случай скрыла. Наверно, решила, что раз я о нем не помню, то его как бы и не было.

      Эрон пожимает плечами.

      – Так то же мама.