Красные камни Белого. Вадим Панов

хотело дышать. Тело требовало кислорода, жаждало его, хотело жить, и…

      И он глубоко вздохнул, не желая того. Понимая, что глоток Пустоты станет последним. Вздохнул, так и не смирившись. Но прощаясь.

      Он глубоко вздохнул, и его легкие наполнились чистым, свежим воздухом.

      «Где же Пустота?»

      Нет, не сразу. Не сразу и не так. Эта мысль пришла потом, потому что сначала он был слишком занят. Он дышал.

      Он сделал четыре глубоких вдоха, успокоил перепуганное тело и только после этого осознал, что видит.

      «Где же Пустота?»

      Ветки.

      Нет, не ветки – куст.

      Нет. Дерево. Точнее – пышный куст, усеянный бесчисленными белыми цветочками, и несколько деревьев.

      А еще – камень.

      Очень большой камень, который следовало бы назвать скалой. А рядом с ним – камни поменьше. А сразу за ним – совсем огромные, уходящие вверх…

      За тем камнем, который следовало бы назвать скалой, высились настоящие скалы, которые нельзя было назвать никак иначе.

      И следующая мысль звучала так:

      «Где я?»

      Скалы и деревья. Горы. Залитые свежим воздухом, а значит – жизнью. Здесь можно дышать и нет Пустоты. Здесь все настоящее. И он настоящий. И он жив.

      Наверное, потому, что не сдался.

      «Где я?»

      Он рывком поднялся на ноги и вскрикнул. Не смог сдержаться, потому что не ожидал столь сильной боли. Потому что иглы вдруг пронзили его ноги, а кузнечный молот врезался в грудь. Потому что в животе поселилась ледяная глыба, а в голову насыпали раскаленных углей. Потому что никто не смог бы подготовиться к такой атаке.

      – Ядреная пришпа!

      Но на ногах удержался. Не упал, не стал кататься по земле, хотя очень хотелось. Не кричал больше и даже не ругался. Терпел, шумно дыша, и лишь через минуту, показавшуюся часом, когда боль отступила столь же внезапно, как навалилась, он слизнул с губ кровь и усмехнулся:

      – Ну и где, спорки ее сожри, Пустота?

      Огляделся внимательнее и увидел. Не Пустоту – спорки.

КУГА

      Ужас.

      К нему невозможно подготовиться, невозможно стиснуть зубы и сказать себе: «Прорвусь!», потому что в самом этом слове заложено:

      Ужас.

      Коротко и ясно. Емко. Окончательно.

      Страх, с которым ты способен бороться, остался в прошлом. Каким бы он ни был: липким, холодным или изнуряющим, он уже сыграл свою роль: он подготовил тебя к последнему своему проявлению, к царю своему.

      К ужасу.

      Что наваливается всем весом, стискивает душу холодными лапами и кутает в плотную вату непонимания. Отключается разум, чувства пляшут кадриль, и ты покидаешь мир, пропадая в колодце безнадежности. Если повезет – выведут инстинкты, ведь желание жить пропитывает каждую клеточку, но… Но на самом деле должно повезти дважды: чтобы инстинкты не подкачали и чтобы существовал путь к спасению. Хоть какой-нибудь путь, хоть тропинка, хоть натянутый над пропастью канат… Должна быть надежда, в которую вцепятся инстинкты, должен быть слабенький лучик в угольной