Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе. Елена Колина

– «По роману…», по роману Зининого отца.

      За протокольные десять минут, что Илья пил чай с Зининой матерью, она несколько раз поморщилась на его незнание чайного этикета и дважды попыталась его обидеть. Как будто невзначай пожаловалась на молодых людей, которые «лезут со своими бездарными рукописями», и со словами «Ну, раз уж вы все равно тут…» попросила помочь домработнице вынуть из духовки горячие противни с пирогами, но пирогов не предложила.

      – Зина привела Асиного приятеля… Не больше пятнадцати минут, пожалуйста, – заводя Зину с Ильей в кабинет, мягко сказала она. От такого мягкого голоса и без того смущенному Илье захотелось отказаться от аудиенции и, мелко кланяясь, выйти из кабинета.

      В кабинете за большим письменным столом в окружении книжных полок сидел Бог. Нет, уже все-таки, наверное, не бог – Писатель.

      – Вы принесли рукопись… – дружелюбно сказал Писатель, наметанным взглядом заметив оттопыренный карман.

      Илья неопределенно кивнул – ни да, ни нет. Не удержавшись, скользнул взглядом по книгам и сделал едва уловимое движение по направлению к книжным полкам.

      От его фиги в кармане не осталось и следа, – кабинет, книги, КНИГИ, – осталась только почтительность, которая невольно охватывает, когда входишь к большому начальнику.

      В кабинете на стенах портреты – Толстой, Тургенев, Гончаров, Маяковский, как в классе, где проходят уроки литературы, и много современных, кого Илья не знал в лицо. Илья представил, что будет – успех!.. Писатель попросит его почитать, сначала будет слушать невнимательно, но потом оживится и скажет портретам: «В советскую литературу пришел настоящий талант!», и Толстой, Тургенев, Гончаров согласно кивнут.

      Или, наоборот, провал. Писатель промолчит, и он не будет знать, куда девать руки с рукописью. Успех-провал, успех-провал… Илья колебался между счастливой благодарностью и готовностью к защите, спасительной мыслью о писательской зависти, что они сами посредственности, и Писатель и портреты – современные, конечно, не классики…

      – Зина рассказала мне о вас – стихи, рассказы, тексты «по поводу»… просто фейерверк, – улыбнулся Писатель.

      – Это ерунда… Главное – роман. О любви, – осипшим голосом сказал Илья.

      – О любви? – спросил Писатель и подчеркнуто почтительно добавил: – Тогда вам удалось то, что не удалось ни Толстому, ни Шекспиру. Они ведь только делали вид, что писали о любви.

      – Шекспиру хотелось написать о ненависти, а Толстому о духовных исканиях, и обоим пришлось вокруг этого городить истории о любви, чтобы сохранить интерес читателя, а свои сокровенные желания прилепить сбоку… – поддержал Илья.

      Он смотрел на Зининого отца, как будто влюбился с первого взгляда, безответно влюбился – посмотрел и пропал. Впрочем, это было не удивительно – Писатель был необыкновенный человек, доброжелательный, остроумный, тонкий.

      – У меня на самом деле не о любви, а тоже о вражде… у меня отношения Толстого и Тургенева, –