Суть óстрова. О`Санчес

особенно если трешки и «рваные» под рукой).

      – синих пятерок, пяток, синих – двадцать.

      – зеленых трешек, трех, трюльников – двадцать.

      – желтых одноталеров, рваных – десять ровно.

      Металлической мелочи, серебра и меди, – на четыре с половиной талера. А он почему-то думал, что «рваных» у него девять, а мелочи – меньше четырех. Зажрался, парень, счета деньгам не знает. Итого… Три тысячи восемьсот двадцать четыре талера шестьдесят один пенс. Ого!

      Сигорд был потрясен фантастичностью суммы, заработанной им, принадлежащей ему одному! В полном и безраздельном его владении! Что хочешь можно с ними сделать: жратва, шмотки, конья… Сигорд дважды отплюнул набежавшую слюну и сцепил руки в замок… В долларах это будет, будет, будет… Практически восемьсот баксов. Да неужели настолько много???

      Сигорд поцарапал пальцами карман, где лежал калькулятор, но передумал, очень уж циферки мелкие для его глаз, тем более, что калькулятор на солнечных батареях, работает только на солнечном свете, да и то… Дохленький калькулятор, но достался «за так»: кто-то выбросил, а Сигорд нашел! Кстати говоря, он теперь и калькулятор может легко купить, за четвертак – вполне приличный. Нет, это дорого.

      А вот если бы эти подонки не отняли сотню, так у него бы сегодня вплотную к четырем тысячам подкатило. Опять навернулись слезы, и Сигорд, чтобы успокоиться, пересчитал деньги еще раз. Внушительная пачечка получилась, в сто двадцать семь листов одинакового размера, но разного достоинства и цвета. Семьдесят семь банкнот, остальное – казначейские билеты. Чирик – это еще банкнота, настоящие деньги, а вот пятерку или трешку за границей уже не возьмут, ни в Аргентине, ни в Европе, казначейские – они только для внутригосударственного употребления. Раньше, еще до войны, купюры тоже были разного цвета, но и разного размера, чтобы неграмотным и слепым было легче различать, где какие; однако с тех пор, как Господин Президент, который еще до Муррагоса, объявил, что с неграмотностью в стране навеки покончено, купюры стали печатать одинакового размера; мнение же слепых услышано не было: видимо, глухие принимали решения. Можно было бы все богатство Сигорда уместить в восемь листов, если добавить к накопленному сто семьдесят пять с половиной талеров и разменять на красно-серые пятисотенные купюры, или даже в четыре листа, если забить все в самые высокие банкноты, бирюзовые тысячи… Но что с ними делать потом человеку в положении Сигорда? Как разменять? Где из рук выпустить, чтобы не отняли, по шеям не надавали? Да еще и лягавым сдадут, а уж те с радостью примут и его, и «вещдоки», и сгинет это все без следа вместе с ним самим. С лягавых станется. А с сотней он обращается вполне легко. Иной раз покосятся, конечно, потрут, на свет позыкают – но берут и не хают. Сотню, по правде говоря, Сигорд потратил только один раз, или, вернее, разменял, поскольку не было ничего другого за пазухой, а ему приспичило транжирить: купил себе полукопченой колбасы небольшую палочку, двести граммов голландского сыра, двести граммов конфет и хорошего чая в пакетиках. И две тарелки. Хотел он еще и ложку с