Путешествие к центру Москвы. Михаил Липскеров

Куда… незаконное проникновение?..

      – А тебе это знать не положено.

      – А ты мне по секрету.

      – Не могу. Даже и по секрету. Потому что этого и мне знать не положено.

      – А без ареста нельзя?

      – Можно. Только прыгать вниз.

      И я повернул направо, поднялся по лесенке на третий этаж и обнаружил под небритой головой крепкое полувоенное тело безразмерного возраста. На нем был китель устаревшего образца с четырьмя рядами орденских ленточек, брюки-галифе, а шляпа… шляпа была д-на-панама, ботиночки были «нариман»… И лицо у него было какое-то расформированное. Но значительное.

      – Ты кто будешь, арестованный? – спросило лицо одними губами.

      – Я? – не сразу принял я к себе статус арестованного.

      – А ты что, видишь еще кого?..

      – Нет, не вижу, – не стал лгать я. – Инвалид второй группы старший лейтенант Михаил Липскеров.

      – Немец?

      – Наоборот.

      – Вижу. Это я для порядка спросил. Ты какого года?

      – Тридцать девятого.

      – Молодой еще…

      «Эйнштейновщина какая-то… – подумал я. – Как к чувихе кадриться, так старый козел. А как под арест брать, так молодой еще. И кто я после этого?»

      – А я, – протянул он мне руку, – гвардии капитан Глушко Семен Евменьич, седьмого года рождения.

      «Так, – подумал я, – глюки… А ведь давно не было… Да нет, откуда глюки, если во мне уже года три понемногу… А может быть, я на что-то секретное попал… Высоконаучное… А то откуда же без науки старик двух лет от роду…»

      Двухлетний старик усмехнулся понимающе, пронючив мои мысли:

      – Не, пацан, не двух-, а стодвухлетний.

      «Так, – опять подумал я, – это не глюки. Это нормальная шизофрения».

      – Ну и что ты здесь делаешь, отче? – спросил я абсолютно спокойно. Потому что при шизофрении нужно вести себя спокойно, принимать все как должное. В конце концов, есть вариант, что не я шизофреник, а Семен Евменьич. И этот вариант мне нравится больше.

      – А я здесь коплю денежку. Я как с войны пришел, так выяснил, что семейства моего уже нет. А другого я завести не мог по причине стыдного ранения. И почти полста лет работал. По разным работам. А когда в начале девяностого собрался помирать, то в стране образовался дефицит гробов. Очередь была на них несусветная. И моя, по моим подсчетам, должна прийти к весне девяносто второго года. Ну, помирать стало нельзя, потому что, кроме меня, в очереди за моим гробом стоять некому. И тут – либерализация цен. Появились гробы. Пропали деньги. Пришлось опять работать. Чтобы накопить на похороны. В девяносто пятом меня от благодарных потомков провели парадом по Красной площади. И помирать стало неудобно. Вроде как я из корыстных соображений помер. Чтобы меня благодарные потомки на халяву похоронили. А в девяносто восьмом, когда я денежек поднакопил, тут тебе и дефолт. Опять помереть не на что было. Потом ждал, когда Россия поднимется с колен. А когда дождался, выяснилось, что все наши денежки на подъем и ушли. Опять живи. А сейчас и подавно