Путешествие к центру Москвы. Михаил Липскеров

шеф-повара, приезжающие к нам за длинным евро и получив его, говорят, что русские (не этнос, а нация) не знают толка в изысканных блюдах. Русским, с легкой брезгливостью говорят французские повара, нужны большие порции каждого блюда. Они кусочку птимтика под соусом из разогретого хнума с двумя семечками арграна под взбитым бом-бим-брамселем общим весом восемнадцать с половиной унций предпочитают кусок мяса в шестьсот граммов с жареной картошкой. И это в качестве десерта. Французам трудно понять нацию, голодающую веками. Потому что, что бы там ни говорил Говорухин о России, которую мы потеряли, жратвы никогда не хватало на всех. И отсутствие пищи материальной компенсировали пищей духовной. А это уж каждому свое: кому – севильский цирюльник, кому – сибирский. И французы никогда не поймут сакрального значения еды для русского человека. Народ, для которого во время войны проблема заключалась в отсутствии фуа-гра, а «Pater noster» был формальным бормотанием, никогда не поймет народ, для которого слова «Хлеб наш насущный дай нам на сей день» стали плотью. Физической и Христовой. И ими мы выжили в веках (не этнос, а нация).

      А потом мы поговорили о том о сем. Ну в основном кто, зачем, почему и когда в Москве. В России это имеет громадное мистическое значение. Я не встречал ни одного приезжего, который бы не относился к Москве без искренней ненависти. Первые пару-тройку месяцев. Через пару-тройку месяцев он с такой же искренней ненавистью относился к тем, кто приехал только что. А через два-три года какой-нибудь рязанец, прикупивший комнатку в Мытищах, спрашивал у приехавшего к нему племянника, где, собственно говоря, находится эта гребаная Рязань. А на вопрос, откуда он родом, с недоумением отвечает: «Как откуда? Из Москвы, – и с непоколебимой уверенностью добавляет: – Коренной».

      Так и мои соратники по чебурекам и «Путинке» были коренные москвичи. Как я уже говорил, из Азербайджана, Иванова и из города Бельцы. А фиктивный Распутин вообще обретался в Москве с незапамятных времен. Его дед с бабкой правдами и неправдами прибыли в Москву в тридцать третьем году из деревни Крутеево Курской губернии. Скорее всего, неправдами, потому что во время голодомора людишек из сельских местностей в города не пускали. Не для того у них хлеб в селах отбирали, чтобы они потом его в городах ели. А вот в качестве пайки на Беломорканале, Москве–Волге, Магнитке – милости просим. Ковать индустриальную мощь нашей державы. Тем не менее распутинские дед с бабкой как-то в Москву проникли и пустили здесь корни. И пошел от них род: банщики, вахтеры, старшины сверхсрочной службы… А вот он, Распутин, выбился в официанты. Сыт, пьян и нос в табаке. Дети?.. Конечно. Как же без детей?.. Сынок… в Курской губернии. Мэр города Крутеева. Он тудое вместе с Руцким приехал. Так что Григорий Ефимович самый что ни на есть коренной москвич.

      Хачик… А что Хачик? Его предки уже почти двести лет в Москве хурмой торгуют. Полгода у себя в Нахичеванском районе ее выращивают, полгода в Москве ею торгуют. Поэтому Хачик – полукоренной москвич.

      Нина Владимировна