Всё помнят города. Адита Сигорян

всё же держатся от неё подальше. Качается Благовест – и колокольня покачивается. Но стоит, с Божьей помощью…

      – В Пизе не один век стоит, – успокоил его Иван. – А чуть покачиваться, она и должна немного.

      – Пойди, объясни это людям, – усмехнулся старик.

      – Ты почему не ешь ничего, Яшенька? – побеспокоилась Ксенья, наливая мальчику чашку чая.

      Сиян задумчиво поглядел на предложенное ему угощение.

      – Подожди-ка, – вдруг заметила Ксения, – это что у тебя за крестик? Никак старообрядческий? Так ты, может, потому и еду нашу не берёшь?

      – Так принеси ему груши из подпола, – подсказал иерей супруге. – От земли им брать можно.

      Когда та ушла, Иван вопросительно посмотрел на Сияна, встретившись с ним взглядом. И ему на миг показалось, что тут дело вовсе не в его религиозных убеждениях или принципах, а скорее в чём-то другом. В голубых глазах мальчика он прочёл некую растерянность, которой не находил причин, поэтому подсел к нему ближе – узнать, что его смущает.

      – Что-то не так, Сиян? – спросил он тихо, в полной уверенности, что батюшка их не слышит.

      – Я никогда этого прежде не делал, – признался мальчик.

      – Не ел печенье? – удивился Крепцов. – Ну так попробуй, за чем дело стало?

      – Я с трудом представляю, как… Вообще едят, – пояснил Сиян. – Вчера я ещё человеком не был.

      – Вон оно что… – наконец понял диакон. – Ну, ты откуси немножко, как мы, потом разжуй, и проглоти.

      – Но как я пойму, когда уже можно глотать? – недоумевал тот.

      – Ты поймёшь, – с теплотой заверил его Крепцов, – это как-то само понимается. Пробуй.

      Сидевший напротив них батюшка с умилением улыбнулся, глядя, как мальчик робко берёт со стола печенюшку, и осторожно кусает за самый краешек.

      – Вот, молодец, – одобрил он, подвинув Сияну мисочку с мёдом.

      Говорить Николай привык громко, но это вовсе не означало, что к старости у него ослаб слух. Скорее наоборот, за долгие годы службы при церкви, он привык различать даже самый тихий невнятный шёпот, о чём и решил издалека намекнуть Ивану.

      – Знаешь, Ванечка, что самое, на мой взгляд, печальное, – произнёс он со вздохом. – Очень меня огорчает на исповедях неискренность прихожан. Я не могу утверждать, что они лгут, поскольку лишь Господу Богу известно, насколько правдивы их речи. Но умом-то я понимаю, что многие из этих грехов они себе просто придумали, в попытке замаскировать настоящие.

      – Бог им Судья, батюшка, – пожал плечами Иван. – А о чём же рассказывают, что Вам это кажется вымыслами и ложью?

      – Когда человек не желает признать, кто он на самом деле есть, – пояснил Николай. – Он иногда выдаёт себя за какого-нибудь героя-любовника, хотя с виду по нему этого точно не скажешь. Кто-то строит из себя бывшего сатаниста, недавно обращённого в веру истинную. А некоторые, говорят, что занимаются колдовством, и владеют магией. У кого на что фантазии хватит. Плохо, что