Всё помнят города. Адита Сигорян

«Была пустыня Гоби морем, и в нём ходили корабли. Их тихой гаванью был город ургутский Киндикутшари…».

      – Э, ты мне зубы-то не заговаривай! – прервал его Нил Иванович. – Документы с собой?

      Кинди достал из тряпичного кошелька, висевшего у него на поясе, два паспорта – российский и заграничный, и протянул лейтенанту.

      – Тебя что, в честь города из песни назвали? – удивился тот, листая страницы паспорта.

      – А Вас, в честь реки? – улыбнулся Кинди.

      – Холост, в армии не служил, босой, в простыне гуляешь по городу, – рассмеялся Волюка.

      – Гусеница тоже заворачивается в саван и он же становится пелёнками мотылька, – пояснил ему Кинди. – Эти одежды имеют особый сакральный смысл. Когда мы уходим из мира страстей, нас снова заворачивают в пелёнку, провожают, в чём встретили при рождении. Но умереть для мира и значит родиться духовно! Это саван бренной плоти и пелёнки освобождённой души.

      Волюка лишь поморгал глазами в ответ и глянул, на всякий случай, нет ли где на этой оранжевой простыне больничной печати с номером отделения. Не найдя таковых, он задумчиво надкусил бутерброд и сдержал усмешку.

      – Так ты из этих, что ли, которые хари-хари? – предположил он, вернув юноше его документы. – Ну пойдём, я тебе свои шлёпанцы дам, у меня вроде были…

      Он кивнул в сторону милицейской будки.

      – Благодарю, – отказался тот. – Но путь в Шамбалу нужно пройти босиком, безропотно принимая всё, что тропа стелет под ноги. Если осознаёшь себя душой, а не мешком из кожи с костями…

      – Ладно, дело твоё, – пожал плечами Волюка и снова надкусил бутерброд. – Покажи хоть какой-нибудь фокус, раз ты факир. А то мне у себя в скворечнике сидеть до того скучно!

      Я помню, в детстве Кинди мог проращивать семена в ладонях и мне было интересно, не утратил ли он свой талант. Я принёс ему по ветру семечко клёна и, заметив его, тот понял меня без слов.

      – Хорошо, пойдём в твой скворечник, – кивнул он Волюке, взяв семечко в руку.

      Интересно было наблюдать за ними сквозь окна милицейской будки.

      Кинди не только не утратил, но и взрастил в себе этот дар, в чём я был рад убедиться. Глядя на то, как молодые тонкие корешки оплетают пальцы просветлённого странника, а над его раскрытой ладонью распускаются листья маленького ростка, Нил Иваныч Волюка даже бутерброд в изумлении выронил.

      – Заливная камбала! – поражался он, не сводя глаз с росточка. – Как ты это делаешь?

      Потом он, не глядя, подобрал бутерброд с пола и вопросительно посмотрел на Кинди.

      – Мир полон энергии, – пояснил тот, видя его непритворное удивление. – Живительная прана – лишь одна из многих его составляющих. Праной питается всё, что тянется к свету, растения, животные, люди и даже могучие горы.

      – Горы растут? – удивился Волюка.

      – Конечно, – кивнул ему Кинди. – Растут и разрушаются тоже. Есть и другая, не менее питательная энергия разрушения, обратная пране. Она зовётся гаввахом и ей питаются тёмные сущности