Смыжи. Петр Ингвин

В нем явно узнавались черты Раисы Прохоровны Зайцевой – исчезнувшего координатора экономического блока. Те же скулы, та же светлая, почти белая кожа. Побежали строки личных данных: Михаил Максимович Зайцев, двадцать лет, младший оператор Ликвидации, классификация по двоичной системе – ноль, выбранный статус: «Нам любое море по колено, нам любые горы по плечу». Закрытые данные: учился слабо, лидерские качества отсутствуют, к определенным профессиям склонностей нет, интересы полностью игровые.

      – Показалось, что папа с мамой меня зовут, – эмоционально говорил Зайцев-младший. – Мне захотелось быть с ними. А утром мне сообщили…

      Диспетчер остановил изображение:

      – Михаил, сын исчезнувшего профессора. Он обратился к нам еще до того, как мы составили список. Ночью что-то привиделось.

      – Что вы об этом думаете?

      Диспетчер пожал плечами:

      – Мистика какая-то.

      – Именно, – согласился Гаврила Иванович. – Мистика. Но известите сотрудников и берите в разработку. А если мистика повторится – кидайте на нее все силы.

      – Слушаюсь.

      Вместо диспетчера перед глазами возник вызванный объект номер один – Милица Дрогович. После просветки, анализов и дезинфекции ей включили шкаф-рамку, и девушка переоделась в облегающий костюм по мотивам «розового периода» Пикассо. Грубоватые линии, жизнерадостные красно-коричневые и розовые тона – все говорило, что настроение у нее боевое.

      «Розовый период», как проинформировали очки, у Пикассо ознаменовался переходом от мрачного к светлому и позитивному. Похвальный выбор. И у художника, и у Милицы. Девчонка не падает духом. Оптимист. Или прирожденный боец. Купальник у нее был именно синей гаммы с элементами черного, что свойственно предыдущему «голубому» периоду, а теперь тело облегали броские осенне-солнечные рисунки цирковой тематики. Красотой никого не удивишь, сейчас каждый красив по-своему, и объект номер один использовал женственность и юность на всю катушку, каждой выверенной деталью бил наповал: изящность подчеркивалась, объем выпячивался, хрупкость и грациозность гармонировали и подавались, как на тарелочке. Оставленные прозрачными «разрезы» вносили нотку кокетливого озорства. Девушка сидела в кресле, положив ногу на ногу, ступни остались босыми – ограничивавшая свободу медкапсула выступала в роли помещения для содержания задержанных, значит приравнивалась к жилью – содержание и есть проживание в течение некоторого времени. А дома обувь не носили.

      Шкаф-рамка используется уже лет двадцать, а Гаврила Иванович до сих пор восхищался фантазией и умением конструкторов. Рамка работала по принципу принтера. Она, собственно, и была принтером, который вывернули наизнанку: человек в ней находился внутри. Список вещей выбирался заранее, при желании в гардероб что-нибудь добавлялось, достаточно открыть каталог из неисчислимого количества позиций. Можно придумать что-то свое, но не у всех фантазия работала в нужную сторону, поэтому