Побег. Бекс Хоган

поскольку я никогда не видела, чтобы еще кого-нибудь заставляли носить подобное, я склонна думать, что это очередная отцовская пытка. Никого, кроме меня, не беспокоит, что оно постоянно волочится по лужам, естественным образом появляющимся на борту, и большую часть времени оказывается мокрым. Жду не дождусь, когда смогу сменить эту одежду на еще более непрактичную.

      Задрав голову, я смотрю на такелаж – свет блестит на гарпуне, установленном на верхушке грот-мачты, – и не могу с такого расстояния отличить мужчин от женщин. Как же мне не терпится избавиться от этих проклятых юбок и присоединиться к ним!

      Ладонь жжет, и я сжимаю пальцы в кулак, надеясь, что никто не заметит моего последнего позора. Не заметят. Суть в том, что на меня не обращают ни малейшего внимания. Иногда создается ощущение, что я хожу по кораблю невидимкой.

      Смерть Андерс потрясла меня, хотя ничего нового в ней не было. Мне было шесть, когда я стала свидетельницей первой казни. Ну, первой, которую, во всяком случае, помню. Все тогда собрались у штурвала, атмосфера была настолько угнетающей, что, несмотря на юный возраст, я ощутила, что происходит что-то страшное. Из карцера вытащили мужчину, который явно провел там немало времени. Он был в жалком состоянии: истощенный, избитый, грязный. Ветер донес до меня его вонь, и меня чуть не стошнило. Над съежившимся человеком возвышался капитан, поведавший нам о его предательстве, о том, как он не справился с доверенным ему поручением. Я не понимала, что происходит, до тех пор, пока капитан не сграбастал его за волосы и не полоснул ножом по горлу. Всегда по горлу. Мой отец – он такой, любит казнить по-дикарски. Человек упал на колени и завалился вперед, кровь пузырилась из раны и окружала его тело странным ореолом смерти.

      Я не видела капитана, наказывающего непослушного матроса. Я видела, как мой отец убивает безоружного человека. И расплакалась.

      Такая реакция была ошибкой. Отец рассердился на меня за то, что я его разочаровала и унизила. Последовали наказания, худшим из которых была уборка засохшего месива, оставшегося после того, как труп сбросили в воду. Кто же знал, что платье может впитать в себя столько от другого человека?

      Возможно, именно поэтому воспоминание так живо. Стоя на той же части палубы, я могу точно определить, где лежала и пропитывала собой корабль та улика, хотя глазом уже ничего нельзя увидеть. Мне было велено чистить и скрести до тех пор, пока не исчезнет последнее кровавое пятнышко, однако шрам на платье остался навсегда. Металлический запах по-прежнему тревожит мое обоняние, и я стараюсь отойти подальше, надеясь оставить прошлое в прошлом. К тому же с того дня я видела немало смертей. Даже слишком много.

      Я смотрю вниз, на ледяную черную воду, могилу бессчетных моряков, и думаю, с какой стати кто-то предпочитает беспокойные волны неподвижности суши.

      Корабль моего отца, «Месть девы», легко вспарывает воду – безмолвный хищник, которого боятся все Восточные острова. Предательские моря его не тревожат, однако я видела, что происходит с теми, кого штормы застают на кораблях поменьше, и