Побег. Бекс Хоган

будто переживание того, что представляется ему необходимым, изменит меня. Он не понимает, что я не желаю меняться.

      – Уберите эту грязь.

      Люди моего отца моментально реагируют и уволакивают труп из каюты. За ним тянется кровавый след, словно тело пытается послать последний призыв о помощи. Его проигнорируют, сотрут.

      Когда мы остаемся в каюте вдвоем, отец поворачивается ко мне, и я ожидаю испытать на себе всю мощь его гнева. Однако он ничего не говорит, что выглядит еще более зловещим. Жаль, все ушли. Когда же наконец он открывает рот, голос его звучит угрожающе мягко:

      – Ты ведь знала, чего я от тебя ждал.

      – Знала. – Отрицать не имеет смысла.

      – Тогда почему, Марианна? Почему ты продолжаешь сопротивляться?

      Что мне ответить? Правду я открыть не могу, только не ему, никогда. Если хочу и дальше жить. Вместо этого я говорю примерно то, что он хочет услышать.

      – Я пытаюсь, отец. Когда-нибудь я смогу отдавать приказы, как ты желаешь.

      Мой голос слегка дрожит из-за этой лжи, однако отец, похоже, не замечает. Он отходит к окну и вглядывается в чернильное море.

      – Помнишь, когда ты была маленькой? Сидела тут со мной, расставляла игрушечные кораблики на моих картах, прежде чем отправить их в бой. Растапливала воск для печати на свечке и поливала их. Вместо крови, говорила ты. Мне бы следовало тебя пороть за то, что ты перепортила столько моих бумаг. Но я этого не делал. У тебя было будущее, и я гордился.

      – Похоже, на моих пальцах до сих пор остались следы ожогов, – говорю я, выдавливая улыбку.

      – И все же ты позволила своим задаткам сгнить, так что от них не осталось ничего, кроме слабости. Ты ведь понимаешь, что это значит? Ты понимаешь, к чему ты меня вынуждаешь?

      Конечно понимаю. Мое тихое неповиновение всегда дорого мне аукалось. Отец протягивает мне свой кортик.

      – Ну, пожалуйста, – прошу я, сама того не желая. Только не сейчас. – Обещаю. Я буду стараться. В следующий раз…

      – Бери. – Это не просто приказ, это вызов.

      И все же я отказываюсь, отчаянно пытаясь заговорить ему зубы:

      – Если ты дашь мне еще шанс…

      Отец в мгновение ока оказывается передо мной лицом к лицу, грубо притягивает меня к себе, лезвие слишком близко от моей кожи. Он часто дышит, разгневанный дерзостью, и медленно опускает кортик мне в руку.

      Меня трясет, а он отступает на шаг и присаживается на край стола. Сбежать невозможно. Никогда.

      – Давай.

      Его голос дрожит от возбуждения.

      С горящими от стыда щеками я поднимаю клинок и вонзаю себе в ладонь. Бусинки крови торопливо выныривают на поверхность, медленно обегают руку и капают на пол.

      – Подобное зрелище не приносит мне никакого удовольствия, – говорит отец, хотя его садистская ухмылка свидетельствует об обратном. – Однако тебе это должно пойти на пользу.

      Он говорит так каждый раз, когда заставляет очищать тело от слабости и нерешительности. Раньше я ему верила. Теперь же я просто слушаюсь, чтобы выжить.

      Боль