Во весь голос. Владимир Маяковский

не растрачу,

      изнасилую

      и в сердце насмешку плюну ей!

      Око за око!

      Севы мести в тысячу крат жни!

      В каждое ухо ввой:

      вся земля —

      каторжник

      с наполовину выбритой солнцем головой!

      Око за око!

      Убьете,

      похороните —

      выроюсь!

      Об камень обточатся зубов ножи еще!

      Собакой забьюсь под нары казарм!

      Буду,

      бешеный,

      вгрызаться в ножища,

      пахнущие пóтом и базаром.

      Ночью вскóчите!

      Я

      звал!

      Белым быком возрос над землей:

      Муууу!

      В ярмо замучена шея-язва,

      над язвой смерчи мух.

      Лосем обернусь,

      в провода

      впутаю голову ветвистую

      с налитыми кровью глазами.

      Да!

      Затравленным зверем над миром выстою.

      Не уйти человеку!

      Молитва у рта, —

      лег на плиты просящ и грязен он.

      Я возьму

      намалюю

      на царские врата

      на божьем лике Разина.

      Солнце! Лучей не кинь!

      Сохните, реки, жажду утолить не дав ему, —

      чтоб тысячами рождались мои ученики

      трубить с площадей анафему!

      И когда,

      наконец,

      на веков верхи́ став,

      последний выйдет день им, —

      в черных душах убийц и анархистов

      зажгусь кровавым видением!

      Светает.

      Все шире разверзается неба рот.

      Ночь

      пьет за глотком глоток он.

      От окон зарево.

      От окон жар течет.

      От окон густое солнце льется на спящий город.

      Святая месть моя!

      Опять

      над уличной пылью

      ступенями строк ввысь поведи!

      До края полное сердце

      вылью

      в исповеди!

      Грядущие люди!

      Кто вы?

      Вот – я,

      весь

      боль и ушиб.

      Вам завещаю я сад фруктовый

      моей великой души.

1916

      Лиличка!

      Вместо письма

      Дым табачный воздух выел.

      Комната —

      глава в крученыховском аде.

      Вспомни —

      за этим окном

      впервые

      руки твои, исступленный, гладил.

      Сегодня сидишь вот,

      сердце в железе.

      День еще —

      выгонишь,

      может быть, изругав.

      В мутной передней долго не влезет

      сломанная дрожью рука в рукав.

      Выбегу,

      тело в улицу брошу я.

      Дикий,

      обезумлюсь,

      отчаяньем иссечась.

      Не надо этого,

      дорогая,

      хорошая,

      дай простимся сейчас.

      Все равно

      любовь моя —

      тяжкая гиря ведь —

      висит на тебе,

      куда ни бежала б.

      Дай в последнем крике выреветь

      горечь обиженных жалоб.

      Если быка трудом умóрят —

      он