Вихрь. Влас Дорошевич

Кудрявцев. – Этот будет меня травить и „выгонять“, а Зеленцов брать на рогатину!»

      Это сравнение себя с медведем придало силы Петру Петровичу.

      Он чувствовал себя, действительно, медведем, огромным, могучим.

      Кудрявцев говорил «одну из своих речей».

      – Я знаю возражение. Сорок восемь тысяч избирателей из ста сорока миллионов народа – это, действительно, гора, которая родила мышь. Право советовать без уверенности, что будешь услышан, это небольшое право.

      – Блажени довольствующиеся малым! – повторил Плотников.

      Зеленцов обернулся к нему – словно:

      – «Молчи!»

      – Но, господа, допустим и это. Бюрократия пошла на уступку. На маленькую уступку. Она напоминает гимназистку, которая в диктанте не знает, поставить запятую или не поставить. Она колеблется, не решается и, наконец… ставит маленькую запятую. Нет, моя милочка! Нет ни большой ни маленькой запятой. Есть запятая. Она поставлена! И бюрократия, ставя «маленькую запятую»…

      – Теперь вряд ли время рассказывать анекдоты! – зазвенел негодующий голос Плотникова.

      Раздались аплодисменты.

      Председатель звякнул колокольчиком.

      Пётр Петрович встряхнул головой и повернулся в сторону Зеленцова с негодованием:

      – Русская речь обвыкла украшаться улыбкой. «Улыбка красит лицо свободного», говорили ещё древние. Вспомните Герцена, если вам угодно: «В смехе есть нечто революционное»…

      При этих словах он слегка поклонился Зеленцову.

      «Смеются между собой только равные. Крепостные не смели смеяться при господах», – это сказал Герцен.