Послания. Бахыт Кенжеев

алмаза тихо тает там и тут,

      из расширенного глаза слёзы тёплые бегут.

      Я ли стал сентиментален? Или время надо мной

      в синем отлито металле, словно колокол ночной?

      Время с трещиною мятной в пересохшем языке

      низким звуком невозвратным расцветает вдалеке.

      Нота чистая, что иней, мерно тянется, легка —

      так на всякую гордыню есть великая река,

      так на кровь твою и сердце ляжет тощая земля

      тамады и отщепенца, правдолюбца и враля.

      И насмешливая дева, тёмный спрятав камертон,

      начинает петь с припева непослушным смерти ртом,

      и, тамбовским волком воя, кто-то долго вторит ей,

      словно лист перед травою в небе родины моей.

      «Где серебром вплетён в городской разброд…»

      Где серебром вплетён в городской разброд

      голос замёрзшей флейты и затяжной

      лёд на губах в несладкий полон берёт

      месяц за годом, – поговори со мной.

      Пусть под студёным ветром играет весть

      труб петербургских тёмным декабрьским днём,

      пусть в дневнике сожжённом страниц не счесть,

      не переспорить, не пожалеть о нём —

      сердце в груди гнездится, а речь – извне,

      к свету стремится птица, огонь – к луне,

      заворожённый, тёмный костёр ночной,

      вздрогни, откликнись, поговори со мной,

      пусть золотистый звук в перекличке уст

      дымом уходит к пасмурным небесам —

      пусть полыхнёт в пустыне невзрачный куст —

      и Моисей не верит своим глазам.

      «…не ищи сравнений – они мертвы…»

      …не ищи сравнений – они мертвы,

      говорит прозаик, и воду пьёт,

      а стихи похожи на шум листвы,

      если время года не брать в расчёт,

      и любовь похожа на листьев плеск,

      если вычесть возраст и ветра свист,

      и в ночной испарине отчих мест

      багровеет кровь – что кленовый лист,

      и следов просёлок не сохранит —

      а потом не в рифму мороз скрипит,

      чтобы сердце сжал ледяной магнит, —

      и округа дремлет, и голос спит —

      для чего ты встала в такую рань?

      Никакого солнца не нужно им,

      в полутьме поющим про инь и янь,

      чёрный с белым, ветреный с золотым…

      «Европейцу в десятом колене…»

      Европейцу в десятом колене

      недоступна бездомная высь

      городов, где о прошлом жалели

      в ту минуту, когда родились,

      и тем более горестным светом

      вертоград просияет большой

      азиату с его амулетом

      и нечаянной смертной душой.

      Мимо каменных птиц на карнизах

      коршун серый кидается вниз,

      где собачьего сердца огрызок

      на перилах чугунных повис.

      Там цемент, перевязанный шелком,

      небелёного неба холсты,

      и пора человеческим волком

      перейти со Всевышним на ты.

      И