Послания. Бахыт Кенжеев

мне стол находок. Отыскался

      мой скучный труд! Признаться, я подумал:

      вот нация, достойная своей

      прекрасной королевы. В ежедневном

      единоборстве с северной природой

      нет времени у честного канадца

      губить страну в пожаре революций,

      гражданских войн и бунтов, разрушая

      порядочность грядущих поколений…

      Не потому ль, любезный мой Моргулис,

      любая смута – в Азии ль, в Европе —

      бросает человеческие волны

      к гостеприимным этим берегам?

      Ну, будь спокоен, милый. В третий раз

      я книгу просмотрел, добавил новых

      поправок, можешь сразу отдавать

      типографу. Даст Бог, и вправду будет

      в отечестве прочитан и оценен

      заморский проповедник… До свиданья,

      друг Михаил. С повинной головою

      пора идти к ревнивым аонидам,

      утратившим былую благосклонность:

      уж больше года дикая Канада

      не слышала моей угрюмой лиры.

      4. «Мой добрый Милославский, с Рождеством…»

      Мой добрый Милославский, с Рождеством

      тебя Христовым. В нашем Монреале

      на две недели позже свистопляски

      коммерческой, когда католик честный

      отпраздновал уже и Новый год,

      и ёлку полувысохшую вынес

      навстречу мусорной телеге, мы

      его справляем тихо, без затей:

      негусто с православными в Канаде,

      и те, сам знаешь, больше ждут весны

      и светлого Христова Воскресенья.

      В газете из Парижа, доходящей

      с изрядным опозданием, встречаю

      твои статьи о храмах, о легендах

      Святой Земли – а это значит, ты

      благополучен – не убит арабом,

      не выслан из державы иудейской

      верховным раввинатом. Но, признаться,

      скучаю по твоим рассказам, по

      пространным, страстным письмам. Где новеллы,

      где твой роман заветный? Неужели

      тебя, мой друг-прозаик, так смутили

      реформы на Руси? Властитель дум

      там ныне – журналист-разоблачитель,

      экономист, умеющий расчислить

      сравнительные выгоды оброка

      и барщины, да автор престарелый

      когда-то запрещённых откровений

      двадцатилетней давности. Кипит

      отечество, пристрастно выясняя,

      насколько голым был король покойный.

      Там, на полях литературных схваток,

      один зоил клеймит другого, третий

      провозглашает русскую идею,

      обоих упрекая – то в мздоимстве,

      то в верной службе прежнему тирану.

      Теперь в народе новые герои —

      ремесленник, купец, изобретатель,

      единоличник. Бедные поэты!

      Им впору хоть топиться, как писал

      несчастный Баратынский. Но тебе

      не стыдно ли, мой добрый Милославский?

      Когда недобросовестный подрядчик

      возводит храм на зыбком основанье

      из скверного песчаника и сам

      находит смерть в развалинах,