Страшная общага. Александр Матюхин

уж, до метро так до метро. Но не разговаривай со мной больше! Я боюсь умалишенных.

      – Можно я хотя бы представлюсь?

      – Нет.

      – Если тебе нужна будет помощь…

      – Нет! – пискнула Лиза почти истерично. Она отвернулась к окну и сильнее вжалась в сиденье, как будто это могло сделать ее менее заметной.

      Уже стоя на эскалаторе, считая собственное сердцебиение, Лиза подумала, что вела себя не очень нормально (хотя насколько нормально можно вести себя в такой истории?). Она нутром отвергала контакт с новым знакомцем. Точно так же, нутром, ее влекло к Аделаиде.

      Могли ли эти обстоятельства быть связаны между собой? Если да, то в какую историю она влипла?

      На следующий день в школе случилось то, что случилось. Кто-то проболтался о вылазке кружка «Перо и Ворон» на кладбище. Разумеется, беда Лизу не обошла стороной.

      Филиппа редко вызывали в школу. Хоть Лиза и не была пай-девочкой, она изо всех сил старалась, чтобы ситуация не выходила из-под контроля. Но в этот раз на ее стороне не оказалось ни красноречия, ни госпожи Удачи.

      Брата вызвали сразу, без посредничества Лизы, поэтому у нее не было шанса объясниться. Да и как тут объяснишься?

      Когда Филипп вошел в кабинет директора, Лиза не стала оборачиваться: ей было стыдно.

      Директриса чинно поприветствовала его. Лизе было сложно представить, каково это – видеть в своих бывших учениках взрослых людей. Ведь Филипп сам вырос за этими партами, и рос, говорят, не самым прилежным образом. А теперь посмотрите на него: курица-наседка для непутевой сестрички, да еще и в люди выбился.

      Филипп прошел в кабинет директора и занял место подле Лизы. Он не щелкнул игриво ее по плечу, как делал обычно. Встревоженный воздух донес до обоняния Лизы едва ощутимый знакомый одеколон. Обычно это означало «спокойствие». Теперь это была «тревога».

      Лиза не выдержала и бросила на Филиппа затравленный взгляд. Его профиль – правильный, благородный (а ведь Лиза помнила его прыщавым подростком, как и седовласая женщина, сидящая напротив них). Цепкий взгляд ярких серых глаз (насколько вообще могут быть яркими серые глаза) был направлен на директрису и представлял человека, который готов к конструктивному… нет, не диалогу. Торгу.

      Усевшись на переднее пассажирское сиденье, Лиза вяло натянула ремень безопасности.

      – Сердишься? – Она искоса поглядела на брата.

      Филипп ответил не сразу. Отрегулировал зеркала заднего вида (дольше обычного). Монотонно защелкал поворотник.

      – Не сержусь, лисенок, – сказал он наконец ласково. – Просто расстроен. Я полагал, что смогу избежать всех ошибок взрослых.

      Они тронулись, а затем молчали целых два поворота. Лиза не знала, как оправдаться, да и нужно ли было вообще оправдываться? Просить прощения? Сделать вид, что ничего серьезного не произошло, и попытаться разговорить брата на другую тему?

      Лиза приоткрыла рот, но, взглянув на сосредоточенное лицо Филиппа, тут же его закрыла.

      И тут ее прорвало. И чем дальше заходил ее рассказ, тем бредовее он звучал